Кутузов. Леонтий Раковский

двадцать тысяч пехотинцев и ехали семь тысяч всадников.

      Иногда какой-либо гренадер спотыкался в полутьме о кочку и, не выдержав, чертыхался вполголоса. Иногда звякал подковой о подкову конь. По степным ухабам глухо тарахтели сто восемнадцать пушек.

      Все эти звуки отчетливо раздавались в ночи.

      А турки, которые располагались вон тут, за Траяновым валом, казалось, не слыхали ничего. Правда, однажды в их лагере вдруг открылась беспорядочная ружейная стрельба. Но это была ложная тревога, и через минуту все стихло.

      «Врасплох не захватить», – огорченно думал Румянцов.

      Когда подошли к Траянову валу – древним римским земляным укреплениям, заалел восток.

      До турок осталось не более двух верст.

      Кутузов увидал: на возвышенностях, прилегающих к турецкому лагерю, табунятся тысячи турецких всадников. Турки, видимо, готовились к наступлению. Кутузов остановил егерей и послал к Румянцову ординарца с донесением.

      Румянцов приказал войскам принять боевой порядок.

      Егеря стали в резерве. Их батальонные каре прикрывали тыл.

      Каждая дивизия построилась в два каре, имея позади резерв. Если окинуть глазом все четырехугольное каре, то как будто и много войск. Но там, за Траяновым валом, стоят несметные турецкие орды. Когда поднялись на Траянов вал, солнце взошло и турецкий лагерь оказался как на ладони.

      Вся ложбина между гребнями высот была, как саранчой, покрыта всадниками. Турецкая кавалерия представляла весьма пеструю картину: красные, синие, малиновые чепраки, расшитые золотом, огромные огненно-красные чалмы, разноцветные шальвары, значки, бунчуки – все это двигалось, волновалось: горячие маленькие лошадки спагов не стояли на месте.

      – Чистая ярмонка!

      – Ишь сколько их, чертей, поднабравши!..

      – Осиное гнездо! – говорили русские солдаты.

      Румянцов приказал главной батарее генерала Мелессино ударить скорострельным огнем по лагерю и спагам.

      Тихое, ясное утро прорезали пушечные выстрелы.

      В лагере сразу же поднялась суматоха. А спаги лавиной кинулись вперед. Они мчались, и им не было видно конца. К грому пушек присоединился страшный топот тысяч лошадиных копыт и неистовый рев всадников.

      Русские каре приостановились, ожидая удара. Они стояли неподвижно, словно окаменев, стояли безмолвно, как грозная стена. Турки с каждым мгновением становились все ближе. В каре раздалась команда:

      – Тревога! Каре…товсь!

      Барабаны подхватили этот боевой клич.

      Тысячи турецких всадников облепили все русские дивизии, но главная масса спагов бросилась на левое, слабое каре Брюса.

      Русские встретили налетевший шквал дружным ружейным и пушечным огнем. Он раскатывался по степи веселой дробью. Столбы пыли, волны порохового дыма скрыли все.

      Румянцов не мог видеть, выдержит ли Брюс. Свита тревожно переговаривалась, вытягивая головы. Цербер поставил уши: казалось, он тоже слушает – а что там, на левом фланге? Только всегда гордое лицо Румянцова было спокойно.

      И вдруг турецкие крики