Дарья Рябинина о людях Сибири. Глафира Петровна Копылова

ползет с обмороженными руками по пустой степи, то с побелевшими зрачками от мороза лежит на спине и не дышит, то вдруг – винтовка примерзла к щеке её милого Паши. Весь день грустила отчего-то Арина, а тут еще такая буря : шумит кругом, воет – такая тоска! Слезы сами катились по щекам.

      Лампа слабо коптилась и наконец стала гаснуть, медленно, с копотью по стеклу и гарью по дому. Железная печь давно

      потухла и почернела изба, стало заметно выстывать. Стук в окно встрепенул всех,

      а гул в трубе и скрежет ставней не закрытых окон наводил

      такой ужас, такой страх, что дети прижались на печке к трубе, слушали страшное непонятное завывание. В трубе завывала

      вьюга.По окну хлестал ветер, застывшим снегом и заметал

      оконные переплеты. Незакрытый ставень нудно скрипел крючком по стене,царапал,скреб о неё.

      Хотелось выть от такой страшной ночи. Думалось о ведьмах

      из книг и о других страхах, а тут как нарочно кто-то стучит

      окно.Повторный стук насторожил Арину: «Да кому там

      вздумалось стучать в такую стужу?».

      Она несмело подошла к окну и тут же отшатнулась: через замерзшие стекла двойных рам она увидела лицо, устремленное прямо на неё.За окном стоял большой,грузный человек с замороженными усами и побелевшими бровями.

      Арина упала на лавку, протянутую вдоль стены, руки и ноги её

      мелко затряслись от испуга.

      – Матушки, что же это такое, кто там стоит, кому надо нас

      пугать ? Но в это время Петенька как раз догадался, иль

      сильно за мать испугался, что ни с того ни с сего вдруг упала она, – быстро засветил огонь. В комнате потеплело, стало уютнее и совсем не страшно. Он услышал, как кто-то зовет

      его : – Петюнька, сынок, открой, – и в окне снова показалось

      лицо никогда не забываемое лицо Павла, отца родного, дорогого для них человека.

      – Тятька-а! – что есть силы закричал Петька, – тятька, мама,

      наш тятька, – сам, босой, стрелой кинулся в сени срывать

      засов и пустить отца, совсем закоченевшего, в избу.

      Арина хотела встать, но ноги снова подкосились, и она

      рухнула на лавку. Петька мигом вылетел из избы, распахнул дверь и повис на шее отца в замороженном шинели,

      с льдинками на усах.

      Отец расцеловал сына и медленно ввалился в избу. Толко

      тут Арина поняла, что это он, живой, родной, любимый, её Паша, eё Павел,

      друг и защита, её радость и счастье!

      Она заплакала от радости и вдруг огорчения:

      – Ноги-то, нет ноженьки, Паша, – прошептала она чуть слышно. Обхватила его лицо руками и горько плакала, – и глазика то тоже! Паша, Пашенька, горюшко ты моё ненаглядное, – что неровно стоит её богатырь, красавец писаный, знаменитый танцор и

      певун, гордость всей деревни – её Павел.

      – Помоги мне шинель снять, Ариша, совсем озяб, чуть у родного дома концы не отдал.

      Арина проворно потянула за рукав, но лишнее усердие чуть

      не сбило его с ног, огромного Павла. Он сел и подозвал детей.

      Детишки прижались, как воробушки, боясь пошевелиться: как

      бы не толкнуть тятьку, а вдруг снова исчезнет – как