Зима 0001. Евгений Прошкин

что, мужики?.. – опешил Егор. – Вы меня не узнаете?

      – Я повторяю вопрос и вызываю наряд.

      – Да вы… как… – Егор поперхнулся и, выдернув руки, пошел к лестнице. – Это он вас заставил? Шеф заставил, да? Смешно, мужики. Смешно и глупо. Я на вас в суд подам.

      Он налетел плечом на Веронику, и та чуть не свалилась за низкие перила. Егор корректно поддержал ее за бедра, но она почему-то взвизгнула.

      – Ребята, что вы смотрите?! – закричала Вероника. – Ненормальный какой-то! Зачем его пустили?

      Костя с Владом снова двинулись на Егора, и он, оценив суровость их физиономий, поспешил к выходу.

      На полдороге к платформе, сняв капюшон и задрав лицо к белесому небу, стояла Маркова.

      – Одень немедленно! – велел Егор. – Шестьдесят пять, не меньше. Так врежет – до больницы не довезут.

      – Что вы хотите? – спросила она совсем как секретарь.

      Глаза у Маришки были заплаканные. В смысле – красные. Слезы при шестидесяти пяти в континентальной зоне высыхали прямо на щеках.

      – Мы хотим… – горько проговорил Егор. – Маришка… Я Соловьёв! Ты тоже меня не помнишь? Как же это, Маришка? Как же?..

      – Простите. Я не знаю, в чем ваша проблема, но никаких Соловьёвых…

      – Да одень капюшон-то, дурища!

      Маришка шмыгнула носом и, еще раз вякнув «простите», поплелась к зданию.

      – Маркова! – позвал Егор. – Ты же меня любишь! А? Дура ты набитая. Ты почему рыдала-то? Потому что меня уволили! Зачем ты вместе с этими?.. Зачем вы сговорились? Не из-за денег же! Там денег – тысяча таксов. Смех.

      Она изобразила рукой что-то вроде «отстаньте» и скрылась в тонированных дверях. Егор плюнул и направился к платформе.

      Если уж Маришка… если даже она… Егору всё меньше верилось в то, что это розыгрыш. Слишком слаженно у них получилось. Да и много чести для рядового сотрудника. И Вероника!.. Она бы не выдержала, хихикнула – если б это был розыгрыш.

      Какое-то время Егор еще надеялся, что вот сейчас, через секунду, через две, из здания высыпет толпа в бледных плащах – с бутылкой шампанского, с идиотскими прибаутками… Он бы, конечно, простил. Поломался бы для порядка – и простил. Куда деваться, родной коллектив. Однако прошла и минута, и пять, он уже стоял на платформе, а двери всё не открывались.

      Окатив его волной горячего воздуха, затормозила электричка. Он с тоской посмотрел на четыре купола. Оператор нетерпеливо свистнул, и Егор, стряхнув капюшон назад, шагнул в искусственную прохладу тамбура. Он еще верил, что всё образуется. Но уже не очень искренне. Надо было себя успокоить, он и успокаивал. А верить – уже почти не верил.

      Обычно он садился во второй вагон – там больше народу, там веселей, но сейчас Егор перешел в последний, четвертый. Здесь не было ни души. Выбрав неудобное место, спиной вперед, он скрестил на груди руки и прикрыл глаза. Ему хотелось бы ехать долго – не пятнадцать минут, а час или два, или до самого вечера. Ему было о чем поразмыслить.

      – Гражданин… – сказал кто-то.

      Егор вздрогнул и поднял голову. Он, кажется, заснул.