И один в поле воин. Юрий Петрович Дольд-Михайлик

если все-таки провокация? Допустим, он спрячет это письмо… Тогда его могут обвинить в том, что он сделал это сознательно, снова начнут проверять, докапываться и, возможно, узнают, кто скрывается под именем барона фон Гольдринга. Нет, так рисковать он не может. Надо найти выход. Но какой? Отдать письмо Эверсу, от которого оно, безусловно, попадет к Миллеру? Это значит приговорить к расстрелу минимум двух французских патриотов.

      Предупредить партизан? Но как? Нет, надо все сделать иначе. Письмо он должен передать генералу, только…

      – Курт, – позвал Генрих денщика. – Позови сейчас мадемуазель Монику и скажи, что я свободен. Когда она придет сюда, пойди в штаб и спроси у дежурного, нет ли мне письма. Оттуда позвони мне. Понял?

      – Так точно. Будет выполнено.

      Курт вышел.

      Еще раз прочитав письмо, Генрих осторожно согнул его так, чтобы фраза «в убийстве офицеров принимали участие четыре партизана» была наверху согнутого листочка и ее легко можно было прочесть. Теперь остается положить этот смятый листок на стол против кресла, в котором всегда сидит Моника.

      – Ой, как вы накурили! – недовольно поморщилась девушка, войдя в комнату.

      – А вы курильщиков не любите?

      – Тех, кто не знает меры.

      Моника подошла к окну и распахнула его настежь.

      – А он знает меру?

      – Кто это он?

      – Ну, тот, кого я видел сегодня на улице вместе с вами. Такой худощавый, высокий и, кажется, очень веселый.

      – А-а, эго вы видели меня с… – Моника прикусила губу и замолчала.

      – Вы боитесь назвать его имя?

      – Просто оно вам ничего не скажет. И совсем это не «он». А один мой очень хороший друг…

      – А вы меня когда-нибудь познакомите с вашими друзьями? – Генрих как-то особенно пытливо взглянул на девушку.

      – Если вы это заслужите, – многозначительно ответила Моника.

      – О, тогда я сегодня же постараюсь найти такую возможность, – тоже подчеркивая каждое слово, произнес Генрих. – Договорились?

      – Договорились. А теперь давайте возьмемся за словари.

      Моника села в кресло. Генрих отошел в глубь комнаты, словно за сигаретами, которые лежали на тумбочке у кровати, и искоса наблюдал за девушкой. По тому, как напряглась вся ее фигура и неподвижно застыла чуть вытянутая вперед голова, он понял, что фраза из письма прочитана.

      «Что-то долго не звонит Курт», – подумал Генрих, и именно в эту минуту прозвучал телефонный звонок.

      Моника вздрогнула. Генрих взял трубку:

      – Слушаю… Да… Сейчас буду.

      – Мадемуазель, прошу прощения, – извинился Генрих. – Мне нужно буквально на пять минут зайти в штаб. Подождите меня здесь, чтобы я вас не разыскивал. Ладно?

      – Хорошо, только не задерживайтесь, – охотно согласилась Моника.

      Выходя, Генрих заметил, что лицо девушки стало бледным, взволнованным.

      Генрих и Курт вернулись вместе, и не через пять минут, а через десять.