Кровавый пир. Андрей Зарин

прыгал вокруг Наташи, лысая голова его покраснела, и на ней вздулись жилы, из его глаз капали слезы.

      Наконец он ее бросил и горько заплакал.

      – Что ты со мной делаешь? Что? Али неведомо тебе, что он вор и разбойник, что и отец его был вор и разбойник, и дед. Они свейскому королю Псков выдали! А ты? Васька‑то Сергея избил… к тебе сам князь сватов шлет! А ты? – бормотал жалобно старик, вытирая кулаком слезы и причитая: – Я ли не люблю тебя, я ли не балую! От ветра и то берегу, чтобы не надул. А ты?..

      Наташа лежала на полу ничком с растрепанной косой и в ужасе думала, что пришел конец ее любви. Поняла она сразу, что ее Вася попался Сергею и тот не пощадил ее брата; поняла она, что не пройдет это даром Васе, и еще, что за нее князь сватается. Не страшны ей были отцовские побои, – без побоев и науки нет, и на то его отцовская воля. А страшно до ужаса, что теперь сразу все кончится и ее жизнь станет одною мукою.

      Она вдруг поднялась с полу и на коленях подползла к отцу.

      – Батюшка! Дай слово молвить… – прошептала она.

      – Какое еще слово! Опозорила, и все! Ну, что говорить хочешь? Ну?

      – Батюшка! – воскликнула Наташа. – Не губи ты меня! Люблю я его больше жизни! Прости ты его!

      – Что?!

      Старик вскочил и снова протянул к ее голове руки, но она продолжала, вопя:

      – Или сгони ты меня со двора. Уйду я к нему, и уедем мы с ним в земли черкасские. Забудь меня, непокорную!..

      – Да ты белены объелась, ума решилась! Ах ты Господи! Вот расти дочерей без матери! – с ужасом закричал старик. – Бежать удумала. Так нет, нет! Убью лучше! Сиди! – сказал он вдруг и, быстро повернувшись, выбежал из светлицы.

      Потом выглянул в дверь:

      – Голодом заморю, ослушница! Сиди! Он захлопнул дверь и загремел засовом. Наташа упала ничком на пол и залилась слезами. Старик позвал к себе Пашку и строго сказал:

      – Заморю, ежели что узнаю! Корми ее и опять на ключ, а ключ мне отдавай. Убежит – за ребро повешу! Помни! А теперь тебе только тридцать дадут!

      – Государь, неповинна! – завопила Пашка, бросаясь ему в ногу.

      – Встань, дура, встань! Розгачи самой на пользу будут. Ей вы, возьмите!

      Двое холопов подхватили Пашку и поволокли из горницы.

      – Вопи сильнее, – сказал ей один, – мы тебя бить не станем. Их бы, шутов, самих розгачами!

      – Постарался бы, – ухмыльнулся другой, – для его чести!..

      Сергей раза два облился потом, потом заснул крепким, живительным сном, и когда проснулся, то почувствовал себя таким бодрым и сильным, что даже рассмеялся. Но едва он вспомнил про причину своей болезни, про свою страшную месть, как смех тотчас замер на его устах, лицо побледнело, глаза вспыхнули злым огнем, и он быстро поднялся со скамьи и хлопнул в ладоши.

      Вместо слуги к нему вошел отец с толстою свечою в деревянном шандале.

      – Э, проснулся, сынок! Славно!

      – Поздно?

      – Двадцать второй час пошел. Ты ляг! – сказал он заботливо. – Я заказал тебе горячего вина с имбирем. Оно тебя лихо согреет. А ночь‑то добрая! Светлая!..

      Добродушного Лукоперова нельзя было