Записки с того света. Александр Тимофеев

много для него значили, были предметом его гордости. Они большими локонами падали на постеленную им газету.

      Он стриг их зло, с агрессией.

      Так и сидел в прострации, опустив голову и… время от времени всхлипывал носом. Он плакал.

      Он сидел так долго.

      Его никто не трогал.

      Ему никто ничего не говорил.

      И никто у него ничего не спрашивал.

      Он изменился за эти несколько часов. Я не узнал его лицо, когда он обернулся.

      …пропала его обаятельная улыбка.

      Того беззаботного Жуана Карлоса не стало.

      Он больше так не улыбался.

      Вместе с волосами он «состриг» и улыбку со своего лица.

      Такие сцены впечатляют больше, чем слезы.

      Александр пошел плакать к окну – там висит ширма, скрывающая человека, справляющего свои естественные потребности. Он скрылся за ней.

      У него начинается истерика, он плачет уже почти навзрыд. К нему идет Жуан Карлос. Он успокаивает его как может.

      Наверное, это по силам только ему.

      Только человек, сам переживший что-то подобное, может понять… и успокоить.

      Александр успокаивается.

      Мы все продолжаем лежать молча.

      Каждый понимает, что настанет день, когда он сам так же вернется от адвоката и сострижет свои волосы, как Жуан Карлос, или просто сорвется, как Александр…

      Пастор

      День сегодня какой-то депрессивный.

      Вероятно, погода.

      Не переставая моросит дождь, висит туман.

      В дверь что-то проорали.

      Наступил обед, принесли какую-то непонятную бурду типа супа. Такая жижа с макаронами. Положил себе пару ложек – ничего, съедобно. Хочется чего-нибудь горячего в этой промозглой камере.

      После обеда всех немного разморило. Да и погода сонная.

      Галакси с невозмутимым видом расстелил свои газеты, выполняющие роль коврика для молитвы. Молитва. Пять раз в день.

      Вот так и живем.

      Лежу в дреме, идет сильный дождь, гроза.

      Дождь кончился.

      Решил посмотреть в дверной проем на играющих в футбол бразильцев.

      Через какое-то время рядом со мной встали Даниэл и Карлос.

      Вдруг неожиданно появился пастор – сухой и мощный старик в белой рубашке и галстуке.

      Он подошел к нам и просунул через дверное окошко руку, я вместе со всеми тоже пожал ее.

      Затем он через дверь начал проповедь.

      Все, кроме сенегальца Галакси, столпились у окошка. Я чуть сзади.

      Карлос встал на колени. Пастор закрыл глаза и с жаром начал что-то говорить. Я увидел, как даже у атлетичного Даниэла – с его-то биографией – побежали мурашки.

      «Аминь, аминь». Пастор еще раз протянул нам руку, и мы поочередно ее пожали.

      Вера – это важно.

      Холодный душ

      Решил помыться.

      Сегодня, следуя героическому (учитывая холод) при-меру Даниэла и подбадриваемый им (он вышел после душа бодрый и энергичный – еще бы), я впервые за неделю помылся.

      Это происходило следующим образом. Вначале