Записки с того света. Александр Тимофеев

покурил и передал мне. Мы напоминали двух фронтовиков в окопах перед атакой.

      Вообще-то я не курю, но здесь стал курить даже с каким-то неистовством и отчаянием. От первой затяжки закашлялся, а затем почувствовал приятное состояние невесомости и одухотворенности.

      Вдруг неожиданно открылась дверь, и нам сказали: «На выход». Мы заложили руки за спину и вышли.

      Я уже практически не чувствовал себя.

      До сих пор помню это состояние.

      Камера.Путин. Pizdetz

      Мы шли по длинным коридорам, периодически останавливаясь у закрытых дверей, которые конвоиры со скрежетом открывали.

      Затем встали посреди большого длинного коридора и чего-то ждали. Минуты ожидания, как ни странно, были не тягостными, а сладостными.

      Слышны были отчаянные крики и хлопки, отчетливо напоминавшие удары. Меня это напугало.

      Идти в камеру к злобным бразильцам не очень-то хотелось.

      Оказалось, мы ожидали директора тюрьмы. Хозяина.

      Наконец вышел статный, представительный мужчина с кудрявыми черными волосами. Его облик напомнил мне образ плантатора из ранних бразильских сериалов. Он не был агрессивен – скорее, наоборот, немного ленив. В его манерах читалась значимость, как у льва. Создавалось впечатление, что он только что пришел с обеда. Его взгляд, несмотря на вальяжную небрежность, был пронзительным и немного тяжелым. Отношение персонала к нему было очень подобострастным.

      Он оглядел нас, быстро поговорил с подчиненными о Дане, перебросился с ним парой слов. Я в это время находился в «невесомом» состоянии. Дан же, напротив, был весьма бодр и улыбался начальнику тюрьмы.

      Решив вопрос с Даном, он обратился к своим людям по поводу меня – ему что-то сказали, дали какую-то, по-видимому, вводную информацию; он попросил бумаги и быстро пробежал их глазами. Затем о чем-то спросил у меня, я выдал уже привычную фразу «но португез», означавшую, что я не говорю на португальском языке. Его это немного смутило, возникла дли-тельная пауза, продолжавшаяся более минуты. На расслабленном лице начальника тюрьмы впервые стало читаться какое-то напряжение мысли (оказалось, он просто вспоминал свои ассоциации с Россией), и вдруг неожиданно он, улыбаясь, вопросительно произнес: «Путин?»

      Я на автомате, не задумываясь, тоже с улыбкой ответил ему: «Пеле».

      Это разрядило обстановку. Он весело рассмеялся. Мы с Даном улыбались ему в ответ.

      Посчитав познания о России исчерпанными, а свою миссию выполненной, директор что-то быстро сказал персоналу и удалился.

      Упоминание Путина и вообще само слово «Путин» показалось мне каким-то добрым, ободряющим знаком.

      На иррациональном уровне я ощутил себя в безопасности. Почувствовал, что я как бы не одинок, что есть «Путин» и его знают (вот начальник тюрьмы его знает). А я как-то связан с ним – «Путиным», и это придало мне какой-то уверенности. Бред, конечно, но тогда…

      Само поведение начальника тюрьмы оказало успокаивающее воздействие, а виртуальная фигура Путина вселила в меня какое-то ощущение защиты, что ли.

      Вероятно, такую же функцию выполняло имя Сталина, когда бойцы