Лёшенька. Ольга Пустошинская

неспроста тревожится Матрёна. Девка – просто загляденье выросла: личиком пригожая, рослая, статная, коса золотистая в руку толщиной.

      Как было Константину не залюбоваться такой красавицей?

      Каждый день ходит Феня, хлеб приносит. Во всё лучшее одевается, будто на праздник какой собралась.

      Константин с ней ласково разговаривает, Феня краснеет и ещё пригожее делается.

      – Спасибо за хлеб, Аграфена Ивановна. Может, чайку с нами?

      Феня соглашается на чай, присаживается на краешек лавки. Она пьёт, стесняясь, и не знает куда девать глаза.

      – Грибов нынче много… – говорит Константин. – Люблю грибки! Завтра надо будет наведаться в лесок. Хотите со мной по грибы, Аграфена Ивановна?

      Фенечка вспыхивает как маков цвет. Грибов ещё нету, если только сморчки какие попадутся. Ну а что? Сморчки – вкусные грибы, ежели их в сметане…

      Феня кивает, бросая быстрый сияющий взгляд на Константина. Сердечко у неё так и трепещет.

      На другой день Фенечка говорит матери, что идёт с подружками погулять, а сама уходит в лес с Константином. Возвращается она с припухшими губами и словно бы опьяневшая…

      ***

      После сенокоса мать решила проведать зятя и Лёшеньку. Сговорилась с Антипом, чтобы подбросил до развилки, тот не отказал. Наскоро пили чай, разговаривая шёпотом, чтобы не разбудить Яшку. Полинка ещё с вечера взяла с матери обещание взять её с собой. Теперь она чинно сидела на скамейке с лентой в русой косе, наряженная в розовое ситцевое платье, боясь испачкать и измять свой наряд. Осторожно трогала мочки ушей, в которых красовались мамкины бирюзовые серёжки.

      – Жозефина! – обрадовалась Полинка, увидев рыжую лошадь у ворот. – Мама, идём скореича, дядя Антип приехал.

      Она первая выскочила на крыльцо и побежала угощать свою любимицу припрятанным кусочком сахара.

      Мать подхватила корзину с ржаными пирожками и кринкой сметаны, вышла, тихо притворив дверь.

      ***

      От развилки до деревни с версту ходу. Полинке идти весело, она собирает цветы по обочинам, ловит струящихся возле самого лица бабочек.

      – Мам, а ты знаешь куда идти? – беспокоится она.

      – Конечно, я же здесь, в Андреевке, выросла. Ребятами мы куда только не забредали… Вот уже и околица. То-то братец Константин обрадуется нам!

      ***

      На чистом сосновом столе кипел самовар. Лежала горкой варёная картошка, ломти хлеба, да перья зелёного лука.

      – Тятя, ещё две чашки поставь. К нам идут мама Вера и Поля.

      – С чего ты взял?

      – Чувствую. Вот здесь чувствую, – ответил Лёша и приложил ладонь к груди.

      Константин нахмурился. Где-то в потайных уголках души он ревновал сына к свояченице. Ему было стыдно самой мысли, даже самому себе не хотел признаваться в этом.

      – Сестрица Вера тебе тётя. А мама – Софья. Или ты уже забыл мамку?

      – Мне мама Соня сказала, что у меня всегда будут две мамы. И маму я не забыл, это ты её больше не вспоминаешь!

      Мальчик отвернулся, стал колупать картошку, посолил рассыпчатую мякоть и отправил в рот.

      Ошарашенный