Лёшенька. Ольга Пустошинская

содержимое немного рассыпалось.

      – Это овсяная мука, – сказала Полинка, лизнув ладонь, – да тяжёлая… фунтов пять, поди, или десять.

      – Может остановим того дяденьку?

      – Эва! Он далеко уже, не видать. Пойдём домой, а то мамка волнуется!

      Вечером они угощались сытным, горячим овсяным киселём, который мамка заварила кипятком из самовара. Кисель сдобрили коровьим маслом, посолили и ели ложками, десятый раз рассказывая, как кулёк с мукой им с воза свалился.

      Мать ахала, поминала Царицу Небесную и сестрицу Софьюшку. У сытых детей стали слипаться глаза, они запросились спать. Яшка с Полиной легли на печке, Лёшеньку уложили на кровати за тёсовой перегородкой.

      Мать сходила к корове, развела квашню на завтра, затеплила лампадку перед образами. Вдруг замерла, услышав шорохи и голоса за перегородкой.

      – Лёшенька, не спишь? Водицы принести?

      Заглянула в спальню и обомлела. На кровати сидела сестра Софья в голубом подвенечном платье, в котором и была похоронена. Красивая, будто светящаяся, она гладила Лёшеньку по голове, целовала и тётёшкала, как младенца. А кошка Зайка, недотрога такая, топталась рядом, тёрлась о ноги и урчала.

      – Спасибо за Лёшеньку, сестрица Верочка, – проговорила Софья, – лучшей матери и не сыщешь. Сердце моё спокойно.

      – Я же обещалась, Софьюшка. – С матери спало оцепенение, страх пропал.

      – Отец Лёши скоро голос подаст. Он любит сына, но лучше Лёшеньке с тобой жить… Ветреный он, Костя-то. Вернётся – сразу женится, а новой жене не до моего будет, свои дети народятся… Пускай Лёша с тобой живёт, только тогда я спокойна за него буду.

      Софья поцеловала мальчика и пропала, словно растаяла в воздухе.

      ***

      Утром Яшка чуть не проспал в школу, мамка проснулась и разбудила его, когда корова стала мычать у себя в загородке. За столом, прихлёбывая кипяток, закрашенный ржаной коркой, она вдруг вспомнила:

      – Сестрицу Софьюшку во сне сёдня видела.

      – И что? – отозвался отец.

      – Тётёшкала Лёшу, будто махонького, благодарила меня… Ой, почтальон к кому-то идёт… Да, говорит, сердце моё спокойно теперь. Ну и слава тебе… Поля, да это никак к нам почтарь. Открой, дочка.

      – Здоровы будьте, хозяева! – поприветствовал почтальон. – Весны не дождёмся никак, запропала где-то.

      – Здравствуй, Васильич, садись, – засуетилась мать, обмахивая полотенцем табурет.

      – Спасибо. Тебе письмо, Семёновна…Ну, не тебе, а сестре твоей покойной, мне тамошний почтальон передал. У неё же никого нет, кроме тебя, вот я и подумал… Возьми, имеешь право. Ну, бывайте!

      Мать взяла конверт, вгляделась в обратный адрес.

      – От Кости, – прошептала она, – вот тебе и сон в руку…

      – Вот так чудеса, больше года как пропавшим был или поболе?

      – Не знает, бедный, что Софьюшки нет, – всплакнула мать и ушла за перегородку читать письмо.

      – Это хорошо, что Костя объявился… всё ж таки родной отец, – сказал батя, доставая кисет, – да, Лёшка? Помнишь батьку-то? Ну ничего, вспомнишь…