Лёшенька. Ольга Пустошинская

чем-то незнакомым, но очень приятным. Круглые разноцветные леденцы доверху заполняли банку, к внутреннему боку был прижат бумажный пакетик с яркой пасхальной открыткой внутри. На картинке румяная девочка в жёлтом платье держала корзинку куриных яиц, а сверху была надпись: «Христос Воскресе!» Открытку Лёша подарил Полине.

      Обедали крупяной похлёбкой и редкостной яишней на молоке. Неторопливо пили чай из самовара с конфетами монпансье, катая во рту кисло-сладкие камешки.

      Лёша украдкой рассматривал отца, открыто смотреть было почему-то стыдно. У тяти были добрые глаза и жесткие короткие волосы, торчащие как ежовая шубка, и Лёше хотелось потрогать – не колючие ли?

      ***

      На другое утро Константин был невесел, думал о чём-то своём, несколько раз порезался бритвой, когда брился перед маленьким зеркалом.

      – Что-то ты смурной, братец Константин. Али спалось плохо? – спросила за чаем мать.

      – Я совсем не спал.

      – Надо тебе мяты заварить, мята завсегда сон нагоняет.

      Константин промолчал.

      – К нему мама приходила, – тихо сказал Лёша.

      – Господи, помилуй! Лёшенька, ты иди с Полинкой поиграй, она книжку интересную покажет…Что же ты молчишь, братец Константин, расскажи, что Софьюшка хотела?

      – Испужался я сначала, как Софью увидел. Она просила Лексея у тебя оставить, коли жениться захочу.

      – Ты молодой, живое о живом думает, – отозвалась мать.

      – Ни о чём таком я не думаю. Будем вдвоём с Лёшкой жить. Потеплеет чуть – пойду дом в порядок приводить, пахать и сеять надо-тка. Чужой хлеб я есть не привык, – сказал как отрезал.

      Мать пробовала возразить, что мужик ни хлеба испечь, ни щей сварить не сможет. И постирать, и прибрать, и корову подоить надо.

      – Ты научишь, сестрица Вера. С голоду не помрём. Так ведь, Лёшка? – подмигнул показавшемуся в дверях сыну.

      – Так…

      4

      Как только сошёл снег, Константин засобирался домой. Он загодя съездил с соседом в свою деревню, с бьющимся сердцем открыл дверь дома, в котором не был три года.

      Закрытые ставни не пропускали свет, в горнице было холодно и сыро. Тонкий луч света, пробивающийся из щели, осветил фотографию на стене. На ней улыбались юная Софья в голубом подвенечном платье и молодой, безусый Костя в костюме с жилеткой.

      Константин снял фотографию, отер пыль рукавом, поцеловал холодное стекло:

      – Будем дальше жить, Софья… я и Лёшка…

      Он открыл ставни – в окна ворвался солнечный свет. Сразу стали видны грязь и тенета в углах. Константин принёс дрова из поленницы, затопил печь. Дрова затрещали, оранжевые языки пламени жадно набросились на поленья, будто голодные. Константин нагрел воды и целый день мыл, чистил, скрёб… Застелил чистым бельём постели, разостлал домотканые дорожки по полу.

      – Ну вот… Теперь всё, как при Софьюшке было.

      ***

      Мать тревожно следила как Константин запихивает свои и Лёшкины вещи в мешок, потом не выдержала:

      – Может поживёшь у нас ещё, братец Константин?

      – Пахать