Люди сороковых годов. Алексей Писемский

судырь Еспер Иваныч, – начал полковник, – я все ваши поля: рожь отличнейшая; овсы такие, что дай бог, чтобы и выспели.

      – А ведь хозяин-то не больно бы, кажись, рачительный, – подхватила Анна Гавриловна, показав головой на барина (она каждый обед обыкновенно стояла у Еспера Иваныча за стулом и не столько для услужения, сколько для разговоров), – нынче все лето два раза в поле был!

      – Три!.. – перебил отрывисто и с комическою важностью Еспер Иваныч.

      – Поди ты вот! – произнес почти с удивлением полковник.

      – А у вас, батюшка, разве худы хлеба-то? – спросила Анна Гавриловна.

      – Нет, у меня-то благодарить бога надо, а тут вот у соседей моих, мужичков Александры Григорьевны Абреевой, по полям-то проезжаешь, боже ты мой! Кровью сердце обливается; точно после саранчи какой, – волотина волотину кличет![18]

      – Да что же, места что ли у них потны, вымокает что ли? – продолжала расспрашивать Анна Гавриловна полковника.

      Она знала, что Еспер Иваныч не поддержит уж этого разговора.

      – Нет, не то что места, а семена, надо быть, плохи. Какая-нибудь, может, рожь расхожая и непросеянная. Худа и обработка тоже: круглую неделю у нее мужики на задельи стоят; когда около дому-то справить!

      – Неужели этакие баря греха-то не боятся: ведь за это с них бог спросит! – воскликнула Анна Гавриловна.

      Полковник развел руками.

      – Видно, что нет! – проговорил он.

      У него самого, при всей его скупости и строгости, мужики были в отличнейшем состоянии.

      – Да чего тут, – продолжал он: – поп в приходе у нее… порассорилась, что ли, она с ним… вышел в Христов день за обедней на проповедь, да и говорит: «Православные христиане! Где ныне Христос пребывает? Между нищей братией, христиане, в именьи генеральши Абреевой!» Так вся церковь и грохнула.

      Еспер Иваныч тоже захохотал.

      – Отлично, превосходно сказано! – говорил он.

      Паша тоже смеялся.

      – Архиерею на попа жаловалась, – продолжал полковник, – того под началом выдержали и перевели в другой приход.

      – Негодяйка-с, негодяйка большая ваша Александра Григорьевна. Слыхал про это, – сказал Еспер Иваныч.

      – Не то что негодяйка, – возразил полковник, – а все, ведь, эти баричи и аристократы наши ничего не жалеют своих имений и зорят.

      – Какая она аристократка! – возразил с сердцем Еспер Иваныч. – Авантюристка – это так!.. Сначала по казармам шлялась, а потом в генерал-адъютантши попала!.. Настоящий аристократизм, – продолжал он, как бы больше рассуждая сам с собою, – при всей его тепличности и оранжерейности воспитания, при некоторой брезгливости к жизни, первей всего благороден, великодушен и возвышен в своих чувствованиях.

      Полковник решительно ничего не понял из того, что сказал Еспер Иваныч; а потому и не отвечал ему. Тот между тем обратился к Анне Гавриловне.

      – Принеси-ка ты нам, сударыня моя, – начал он своим неторопливым голосом, – письмо, которое мы получили из Москвы.

      – От

18

…волотина волотину кличет – волотина – соломинка ржи или другого злачного растения.