Неформат. Тюрьма. Анатолий Викторович Давыдчик

так, – спокойно не повышая голоса продолжает Дед Шорник. – В хате будет, как будет, казачьего рамса не будет. Это… – он с презрением смотрит на тело, – под нары до поверки.

      Толпа ошарашена, все молча расходятся, пара особо не брезгливых уносит еще мягкое тело и то, в тайной надежде, что их заметят и отметят.

      – Заварить надо, Сапер, – скрипит Дед Шорник, – разговор у нас долгий.

      "Да когда же хоть ночь спокойно пройдет", – думаю я и иду ставить чифирбак. Тут особый случай, чтобы чай доверить кому-то, это знак уважения или ритуал даже.Тюрьма.

      Чифирили молча, чай требует уважения, так что, пока суть да дело, с час прошло.

      – А теперь поговорим, – закуривая проговорил Дед, – ваш сейчас на дозе, на дальней шконке валяется – (и правда, за Лесика мы забыли как-то), – он за чек маму продаст и вас тоже, так что это ваше дело, решайте сами, а у нас вопрос один – как дальше жить, ваши мысли?

      Мы молчали, как-то этот клубок интересов уже напрягал. Нельзя было ни шагу ступить, чтобы никого не задеть.

      – Понятно, ответа нет, – выдержав паузу продолжил Шорник, – но меня самого трясёт от этой шерсти. Я старых понятий человек и вашего брата видел, и эту перхоть блатную тоже насмотрелся.

      Дед, нехотя, словно исполняя повинность, продолжил, – ты, Сапер, как дела доделаете, ко мне подойди, пошептаться надо. А пока, спасибо за хлеб, соль, я спать.

      После того, как Дед Шорник ушёл к себе в проходняк, Шах посмотрел на меня, – Пошли?

      Я кивнул и ввалились в проходняк торчковых. На нижней шконке блаженно улыбался Лесик.

      – Ща, погоди. Полчаса, по моим прикидам, и очухается, – произносит Шах. Мы садимся на противоположный шконарь. Время тянется, от нечего делать просто смолим одну за другой сигареты, говорить не хочется, на душе, если она есть конечно, мерзко и противно. Наконец-то Лесик очухивается и садится на шконарь, с минуту он тупо смотрит на нас и до него доходит вся ширшина и глубота ситуации.

      – Расклад простой, – начинаю я, – даже, если ты и ломанешься с хаты, дальше что? Мусора тебя долго прикрывать не будут, сам знаешь, ты для них мясо, не более. Думай сам, Лесик.

      – Парни. Я это. Я не хотел, чтоб так… – начинает наш приятель.

      – Ты, братка, нас слил за дозу. Просто слил, – как-то даже буднично говорит Шах, – и вот что, ты никогда не оправдывайся, даже если не прав. Не надо. Жалко это. Ты, Лесик, сам выбрал свою дорогу…

      – Сапер, Шах, мы же вместе в Чечне, под пулями… – начинается второй виток оправданий у Лесика.

      – Плохо, значит, пули действовали, – так же тихо перебивает Шах, – Сапер вот знает, кивает он в мою сторону. Хотя, что я знаю, хрен знает.

      – Лесик, слушай меня, – включаюсь я, – до утра время есть, решай сам. Пошли, Шах! – мы молча уходим к себе, оставляя Лесика один на один с собой. "Самый страшный враг для каждого – это ты сам", – сказал когда-то мой наставник по саперному делу.

      "Нельзя себе врать и обманывать себя нельзя, поэтому многих и режут, как баранов, потому что врут. Врут и надеются, что пронесёт, а не проносит. И не молиться