Неформат. Тюрьма. Анатолий Викторович Давыдчик

наконец-то говорю ему я, – и вообще, мы разные, знаешь…

      – Ну-ну, – перебивает он меня, – сейчас ты начнешь говорить про свои, вернее, ваши боевые подвиги и про то, как мы тут хуем груши околачивали. Ты прав, тут почти все такие. А что ты хотел, у тебя что ли в армейке не так? Или у тебя там, пиздец, как-то по-другому? Знаешь, Сапер, почему так развит шансон? А я тебе скажу, что по количеству уродов армия и тюрьма сопоставимы. Вот они и любят песни про то, какими они хотели быть, но не стали из-за своей трусости и подлости. Жеглов был прав, вор должен сидеть в тюрьме и ему, как родоначальнику ментовского беспредела, это ли не знать. В общем, давай так… – и он прекрасно и доходчиво объяснил план действий, суть которого сводилась к простому дележу активов общака и прочих благ. Но предстояло убрать со сцены некоторых персонажей

      И главное даже не в этом, просто впереди меня ожидал выбор. Или я сжираю своих товарищей, либо они меня.

      – А ты как хотел? – усмехнулся авторитет, – мать его, покойный Коба Сталин, сам еще тот урка, банки брал на ура. Он то знал, что делать надо, поэтому и шмалял ленинский кагал, и правильно. Так что у тебя не должно быть соратников, должны быть исполнители.

      До утра мы с ним обменивались своим видением миропорядка и сошлись лишь в одном, сказки про волков для ущербной молодежи, которая работать не хотела, а хотела вкусно жрать и пить. Но а в остальном решили подвинуть кое-кого и действовать, так сказать, совместно. Уже после утреннего намаза или поверки меня вернули в камеру . Внешне ничего не поменялось, кроме пары новеньких.

      – С приехалом! – приветствует меня Шах, – слушай новости…

      И минут десять, с наслаждением попивая чифир, я слушаю новости.

      – Прикинь, блоть заднию дала. Прогоны пошли, что, мол, по понятиям мы правы. А то, что двоих с пресса ебанули – вообще зачет. Но тут, Сапер, другая проблема, – и он немного замялся.

      –Я в курс, Шах, – говорю ему, – два два восемь заебала, сколько их по централу, как вшей расплодилось.

      – Во-во, – подхватывает Лесик, – нас тут трое, а этих сучат все больше.

      – Привет мужики, – к нам подходит Иваныч, основной из барыг, – дело есть.

      – Ну давай, что там? – предлагает присесть Шах.

      – Сразу говорю, мы – торгаши, мы меру знаем, но эти нарики ебучии достали в конец. Сегодня они вам предъяву вечером выкатят, но мы с вами, если что…

      – Спасибо, Иваныч, – говорю я ему, информация, конечно, пиковая, тем более нас трое. Быстро пишу маляву Тбилисскому, где обрисовываю всю ситуацию. Ближе к обеду ответ, одна строка – "мочить и ставить в стойло". Надеяться конечно глупо, но хоть что-то. В ожидании ждем вечера. В углу оживленно шепчут наши будущии оппоненты по философии, на тему "Чье очко уйдет в общее пользование". Нервы напряжены, прошла проверка. Звонить смысла нет, ибо, если каждый раз дергать, то рано или поздно нас пустят на дно, что за решалы, если сами не могут. Ближе к полуночи, ну все как обычно, выходит Крыл, молодой наглый, да ранний.

      – Братва, тут тема, есть, – начинает он, все замерли. – По какому праву