Забытый рубеж. Владимир Голубев

здоровья. Можно я около вас посижу, дочку покормлю и сама хоть дух переведу.

      – А куда, позвольте спросить, мамаша, спешите-то?

      – Знать куда – до дома. Вот дочку несу из больницы. Хорошо хоть, она умаялась и вроде опять уснула.

      – А ты чья будешь-то? Часом не германская шпионка?

      – Дед, ты спятил?

      – Эй, ты брось свои бабские штучки! Я при исполнении!

      – Не ори, старый, как оглашённый, говорю: дочка только уснула. Я трухачёвская.

      Дед оценивающе обозрел Анну с головы до ног и даже погладил седую бородёнку.

      – Да вижу, что наша, деревенская, то есть по-новому – колхозница. Или ты лишенка? Наш председатель колхоза возбранил с ними даже балагурить.

      – Дед, тебе, что ли, поговорить не с кем? Дай хоть мирно посидеть пять минут.

      Анна сошла с дороги и почувствовала привычную траву под ногами. Дочка спала. Она уложила Нину в тенёк на копёнку сена и присела на пустой ящик, что использовался вместо табуретки. Руки нещадно ломило после долгой дороги.

      – Шучу. Иди ушицы похлебай со мной. Не могу есть один, семейный я человек.

      – Поем, коль не жалко, а то кишки ноют от больничной болтанки.

      – Сколько вёрст до Трухачёва-то – пятнадцать или поболе будет?

      – Мой мужик говорил – подальше.

      Сторож снял с огня закопчённый котелок и, заглянув в шалаш, вынес две ложки и пару мисок.

      – Вместо хлеба у меня, правда, сухари. Будешь?

      – Угощайтесь, у меня тут есть немного ржаного, мне в больнице дали в дорогу.

      Дед повернулся и, улыбаясь морщинистыми краешками губ, забурчал:

      – Ты, милая, прибереги свой паёк. Дорога у тебя дальняя, да и в избе, может, шаром покати.

      А сторож тем временем налил Анне полную миску пахучего варева. Уха оказалась наваристая и ароматная, с дымком, а рыбные косточки отделились от мяса. Она не узнала речную рыбу, муж её Алексей Алексеевич не был рыбаком, да и какая у них в деревне-то могла быть рыбалка – лишь только безвкусные караси в полузаросших прудах. После пресной больничной пищи ушица показалась царским угощением и напомнила о доме.

      – Что сторожите-то?

      – Капусту, картошку, потом там ближе к речке есть и морковка.

      – Понятно. А пшеница-то в колхозе уродилась?

      – Откуда на наших суглинках хлебушек! Издавна спасаемся овощами, благо Серпухов под боком, а так давно бы с голоду опухли.

      – У нас тоже несладко, еле концы с концами сводим.

      Они молча дохлебали ушицу, собрав со дна перловку и пшёнку. Старик, вооружившись палкой с чёрным заострённым концом, покопавшись в костерке, выкатил к ногам гостьи дюжину печёных картофелин.

      – Ешь.

      – Нет, а то вся перемажусь как свинья, дочь не признает.

      – У меня есть водица руки помыть.

      – Да не дай бог, дед, уделаюсь как замарашка.

      – Не болтай, лучше ешь, у тебя дорога дальняя, енто у меня тропка довершается,