Последнее семейство в Англии. Мэтт Хейг

Маргарет стали предметом разговоров в спальне, уже в первый вечер ее пребывания в доме.

      – Прости, Кейт, но твоя мама говорит наиоскорбительнейшие вещи.

      – Да, знаю, – ответила она, разбирая одну из полок Адама. – Но мы ее не изменим.

      – Но она расистка. Она порой ужасающе узколоба, серьезно.

      – Она моя мама, Адам. И она горюет.

      – Понимаю, понимаю, но…

      – У нее не было среднеклассового воспитания с милыми маленькими либеральными каникулами на юге Франции, как у тебя. Ей тяжело приходилось в юности. И ей тяжело сейчас…

      – Очень глупо так говорить. Извини, но это все равно что сказать, что Гитлер ничего не мог поделать, ведь его так воспитали. И к тому же, ты ведь смогла спастись от своего воспитания?

      – Спастись? Ты понимаешь, как высокомерно ты сейчас звучишь? Я ни от чего не спаслась, и я не стыжусь своей матери. Если не можешь принять тот факт, что я люблю кого-то, члена собственной семьи, что бы тот ни болтал, боюсь, это твоя дурацкая проблема.

      – Отлично, раз ты этого хочешь… – и в этом конкретном случае Адам встал, чтобы спастись. Взяв меня с собой. В парк.

      – Идем, малыш. Гулять.

      жесткий

      Когда мы вышли на улицу, я пытался вразумить Адама. Зачем быть столь жестким с Кейт? Он никогда так себя не вел. Обычно он был спокойным и рассудительным.

      Я вилял хвостом, тяжело дышал, смотрел мягко. Похоже, это возымело некий эффект, ведь когда мы подошли к парку, его походка стала легче и он даже начал насвистывать. А затем я вспомнил.

      Вчерашняя женщина. Эмили.

      Она вновь была там, как Адам, должно быть, и ожидал. Сидела на скамейке и смотрела, как Фальстаф трусит по парку. Вновь я решил, что лучше всего остаться с Адамом и убедиться, что он защищен.

      – Еще раз здравствуйте, – сказал он.

      – Здравствуйте-здравствуйте, красавчик, – откликнулась Эмили и погладила меня по голове.

      – Вы босиком.

      Она улыбнулась, ее голова склонилась набок.

      – Да, я стараюсь не носить обувь. Насколько это возможно. Люблю ощущать землю под ногами, так я чувствую себя в согласии с природой и все такое. Знаете, вибрации. – Она подняла голову и взглянула на Адама. – Наверно, вы думаете, что я чокнутая.

      – Нет, вовсе нет. Вовсе нет. Мне бы не помешало сейчас почувствовать себя в согласии хоть с чем-то, если уж начистоту.

      Лицо Эмили нахмурилось от преувеличенного сочувствия, хотя ее запах остался прежним.

      – О, простите. Бедняжка. Трудный день в офисе?

      – В школе, вообще-то. Я учитель.

      Преувеличенное сочувствие перешло в преувеличенное удивление.

      – Учитель? Ух ты, должно быть это восхитительно!

      Адам помолчал, он никогда прежде не получал такого отклика.

      – Что ж, бывают хорошие моменты. А вы?

      Эмили выглядела смущенной.

      – Ваша работа? Вы работаете?