Бедабеда. Маша Трауб

на усталость от беременности и волнение перед родами.

      Не о такой свадьбе Людмила Никандровна мечтала для дочери. Настя и Женя отказались звать гостей.

      – Зови сама кого хочешь, – сказала Настя.

      – Но это же твоя свадьба. Разве вы не захотите отметить?

      – Как ты предлагаешь мне отмечать? – отрезала Настя, показывая на свой живот.

      Так что на свадьбе присутствовали жених с невестой и Людмила Никандровна. Мать жениха, будущая счастливая свекровь, в загс не явилась по причине то ли высокого, то ли низкого давления.

      Да и сама Людмила Никандровна присутствовала только для того, чтобы предпринять разумные действия, если ее дочь соберется рожать. Но обошлось. Схватки начались утром следующего дня. Пришлось «кесарить» – слабая родовая деятельность, да и Настя не помогала врачам. Отказалась она и от совместного пребывания с младенцем и попросила новорожденную девочку увезти. На традиционное пожелание нянечки: «Приходи к нам за мальчиком!» – зло ответила: «Не дождетесь».

      Людмила Никандровна надеялась, что если дочь не почувствует себя матерью, если пресловутый инстинкт в ней так и не проснется, то хотя бы увлечется процессом. Что Марьяша, пусть ненадолго, но станет ее страстью. Не случилось. Настя оказалась удивительно равнодушной к материнству и собственной дочери. Ее не особо трогали крошечные пинетки, рукавички, платьица, при взгляде на которые обычно замирают все женские сердца. Людмила Никандровна видела, что Настя готова сорваться и все глубже погружается в послеродовую депрессию. Но, как и прежде, дочь наотрез отказывалась принимать помощь.

      – Просто забери ее, – просила она мать, стоило Марьяше расплакаться.

      – Она будет считать матерью меня, а не тебя, – мягко возражала Людмила Никандровна.

      – Ну и что? Какая разница? Вырастет, разберется, сейчас ей вообще все равно, кто памперсы меняет.

      Лишь иногда, на очень короткий миг, Настя могла подойти и ненадолго замереть над спящей в кроватке дочкой. В один из таких моментов Людмила Никандровна сделала еще одну попытку:

      – Понюхай ее, младенцы пахнут по-другому. Марьяша пахнет ромашкой или васильками, но точно полевыми цветами.

      – Мам, она пахнет какашками, потому что обкакалась, – ответила Настя, но все же улыбнулась. – А я чем пахла?

      – Только не смейся. Мне казалось, что одуванчиками.

      – Одуванчики не пахнут.

      – Да, конечно, но я думала, что если бы у одуванчиков был запах, то именно такой.

      – Мать-и-мачеха противно пахнет.

      – Конечно, но одуванчики…

      – Мне кажется, это очередная мамская выдумка, бред, чтобы выдать желаемое счастье за действительность. А на самом деле младенцы пахнут какашками и скисшим молоком. Еще присыпкой, которой их посыпают зачем-то с ног до головы. Или детским кремом. Терпеть не могу запах детского крема. Особенно того, которым ты меня в детстве мазала. Как он назывался? «Тик-так»? Нет, «Тик-так» еще ничего, а вот был еще зеленый, на нем собака