Привокзальный мальчик. Нао Хольм

давший подростку нелестную характеристику, очевидно с ним не знаком.

      – А ты кем будешь, красавица? – улыбнулся Олаф, перепуганной девочке.

      – Я Лида Минакова. У меня Клобук.

      Маленькая, тощая, в синих джинсах и серой непомерно длинной футболке, девочка была похожа на крохотного совенка.

      «Видно ее в таком виде притащили из внешнего мира», – догадался Олаф.

      Оставалось только надеяться, что ночевала Лида не в камере.

      «Спала все-таки плохо», – решил Олаф, мельком глянув на синие круги ее глаз, от которых выражение лица становилось каким-то беспомощным и усталым.

      – Занятная футболка, – улыбнулся переводчик. Ему хотелось снять напряжение, повисшее в воздухе.

      Лида не ответила и стала судорожно расчесывать пальцами короткие густые волосы. Олаф заметил, что наверно он безнадежно отстал от моды внешнего мира, если умудрился пропустить момент, когда молодые девушки стали стричься под мальчиков.

      – Что с тобой случилось, дорогая? – поинтересовался Олаф.

      – Везде были чайки, а потом их прогнал Ростих. Мы только успели познакомиться, как появились эти, в шинелях. За ним пришли другие, кхэм, господа и началось такое… – понизив голос, рассказала Лида.

      – Я понял, – кивнул Олаф. – Скажи, где ты ночевала?

      – Ну, я вообще-то из дома только утром вышла. А здесь меня поселили в… как это называется? – обернулась она к Ростиху.

      – В карцере, – сказал он, но увидев, как исказилось лицо Олафа, быстро добавил, – не в том карцере, который в подвале, а в том, который на восьмом этаже южной башни. Это апартаменты, для особых «гостей».

      Олаф вздохнул и уже громко на языке Гардарики огласил начало допроса. Ростих разложил бумаги и приготовился стенографировать. Следователь напрягся и пронизывающе посмотрел Лиде прямо в глаза. Девочка вся сжалась.

      – Мы собрались, чтобы поприветствовать тебя, Чайка. Надеюсь, ты понимаешь, Родовой Круг не упустит… – говорил и одновременно строчил Ростих. Заглянув в его лист, Олаф обнаружил, что мальчик записывает бесплотные ответы Клобука.

      «Я боялся…» – прочел Олаф первый ответ со сноской, как Лида вдруг отозвалась:

      – Я боялся, что вы не захотите говорить, поэтому не звонил, извините.

      – Звонил? – переспросил Ростих, уставившись на Олафа. Тот махнул, мол, объясню позже. И Ростих оставил пометку на листке. Никто кроме Лиды и Ростиха не мог слышать Клобука. Редкий человек встречался с таким даром как у Ростиха, поэтому взрослым оставалась только догадываться, о чем идет речь. И прибывая в числе взрослых, Олаф очень хотел понять и не понимал.

      – Мне некогда рассусоливать. Я пришел по делу, – вдруг заявила Лида от лица Клобука.

      – У нас тоже есть дела, знаешь ли! И связанные они с тобой в огромной степени, – не остался в долгу Ростих.

      Лида сконфузилась и ответила:

      – Да что ты говоришь… ой, это Чайка так сказал,