Привокзальный мальчик. Нао Хольм

пуговицами! Переодевшись на чердаке и застегнув жилет, Олаф посмотрел на себя в зеркало. Он и без того выглядел моложе своих двадцати двух (толстые линзы очков и торчащие уши предавали ему мальчишечий вид), а в рубашке Белояра он даже самому себе казался меньше и худее обычного.

      – Закатай рукава, – сдерживая смех, процедил Белояр, когда Олаф спустился в гостиную. – Закатай, закатай, если спросят, спишешь на жару. Всё-таки июль… Тебе пора. Без пяти одиннадцать.

      – Слушай, я конечно пойду сейчас в Патестатум, да. И если нужно будет, с лекарствами помогу, только попроси…

      Олаф сделал паузу и затем на одном дыхании выпалил:

      – Ты Велине не говори, что я возвращался на Скупку, тем более к цирюльнику. Он жук, каких мало! Что она обо мне подумает?

      – Она? Олаф, ты не о медсестричке думай, а о предстоящей встрече. Не каждый день такое начальство на ковёр вызывает, – раздраженно заметил Белояр.

      – И все-таки.

      – Не скажу, – кивнул доктор.

      Олаф сломал табличку со спиралью «Патестатум» и за секунду оказался в людной канцелярии, где его поймали под руки и без лишних объяснений проводили в другое крыло замка. Олаф и отдышаться не успел, так все быстро произошло.

      Конвой оставил его в светлом проходе между двумя гостиными, где толпились почтенные господа в черных пиджаках с красными галунами. На груди у них блестели золотые брошки «РК». Кроме строгих господ здесь были и сторожилы, люди совсем другого толка, такие же, как Олаф, в форменных сюртуках. Собравшиеся с неприязнью поглядывали друг на друга. Отметив про себя, что угнетающая атмосфера только усиливает тревогу, ведь зачем он здесь по-прежнему оставалось не ясно, Олаф устроился в кресле с шелковой обивкой и ждал, что же будет дальше.

      Впереди высилась широкая дубовая дверь с витыми ручками, из которой иногда выходили перепуганные господа. Последний такой, насмерть перепуганный сторожила в зеленом сюртуке, вышел около часа назад. Между тем атмосфера всеобщей ненависти превращала ожидание в вечную пытку.

      Единственный, кто оставался добродушно спокоен и вызывал к себе симпатию – был мужчина в помятой шляпе-котелке с круглым блокнотом в руках и короткой каштановой бородой. По тому, как увлеченно этот господин записывал свои наблюдения, Олаф сделал вывод, что перед ним журналист.

      Тут бородатый поднял глаза, замер на мгновенье, прислушиваясь к разговорам, и направился прямо к Олафу.

      – Нао Хольм. «Хроники АБО». Будем знакомы, – отрапортовал он.

      – Добрый день. Олаф Григер. Десятый отдел, – Олаф встал и легко поклонился, обескураженный напором журналиста. Этот труженик самой передовой газеты в Гардарики был широко известен как скандалист и задира. Подтверждая свою репутацию, Хольм поклоном не ответил, вместо этого он поднял в воздух указательный палец, довольно крякнул и что-то старательно записал карандашом с свою блокнотную книжицу.

      – Только гляньте на этих! – подмигнул Хольм Олафу, беззастенчиво указывая пальцем