За что мне все это?. Сергей Ермолов

имеет значения, – я отворачиваюсь.

      – Нет, имеет, – отвечает она серьезно.

      После минутного молчания снова говорит:

      – Извини меня, я не должна была так с тобой разговаривать.

      Теперь пришла моя очередь промолчать.

      Анна берет меня за руку и спрашивает:

      – Ты сердишься на меня?

      Голос был почти умоляющий, и мне пришлось вежливо ответить:

      – Конечно, нет. С чего бы мне сердиться?

      – Никто для меня не значит столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться.

      – Как я могу тебе поверить? – спрашиваю я сердито.

      – Должен поверить. Скажи, что ты любишь меня.

      – Я уже говорил.

      – Скажи еще раз.

      И я знаю, что это означает.

      – Какая ты сегодня странная.

      – Не смотри на меня так.

      – Стараюсь.

      Я хочу увидеть, что будет дальше. В этом правда. Я хочу ее попытать, выяснить, разузнать то, другое. Удовлетворить свое любопытство и успокоиться.

      У меня ничего не получается. Мне стыдно до отчаяния, стыдно, что я заперт в Анне, в ужасах этого маленького незначительного животного. Я повторяю и повторяю, обращаясь к самому себе: «Там, снаружи, мир, а меня это так мало волнует».

      Раньше я не понимал, какая это ценность – просто быть собой, без оглядки на окружающих.

      Она слишком хорошо меня знает. Я ненавижу, когда она заставляет меня так чувствовать.

      Лицо у нее довольное, аж противно.

      Я отпиваю вина.

      – Мне давно уже не было так хорошо.

      У меня нет ощущения, что я делаю что-то неправильно.

      – Сережа. Что ты делаешь?

      – Хорошо провожу время.

      Я встаю, подхожу к ней, поднимаю ее с кресла и прижимаю к себе. Она не отпихивает меня. Анна умеет напустить на себя равнодушную холодность. Она не дает мне никаких шансов.

      Может, все не так плохо. Может, все будет хорошо. Может, на самом деле все утрясется само собой.

      Я пьяный, мне плохо. У меня ощущение, что меня вообще нет. Пустое место. Поэтому я недовольный и злой. Мы с Анной вроде бы вместе, но каждый – отдельно. Каждый в своей скорлупе.

      – Ты всегда этого хотел? – спрашивает она.

      – Да, наверное. Я не знаю.

      – Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать.

      Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас – но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно – получится, что весь этот всплеск был впустую.

      Я весь такой беззащитный и уязвимый, и меня бьет озноб. Я не могу поверить, что она действительно так думает, и я даже заглядываю ей в глаза, надеясь увидеть, что там пляшут искры смеха. Но нет, я вижу, что она серьезна.

      Это все оттого, что для меня другие просто-напросто не существуют. Вот что я вдруг понимаю. Однако ей ничего не говорю. Я не могу понять, сердита она или разочарованна. Возможно, ей все равно.

      Так было не всегда.

      – А