Дрозды. Владимир Андриенко

нас служит твой сослуживец по северо-западному фронту. Поручик Дреев. Помнишь его?

      – Как не помнить. Хотя друзьями мы с ним не были. Он, кажется, большевик.

      – Ныне он командир эскадрона в армии Донской Республики. Говорит, что ты хороший офицер. А нам сейчас нужны командиры. Я могу получить разрешение для тебя.

      – Разрешение?

      – На службу в Красной армии.

      – Но я не хочу больше служить, Анна.

      – Ты прибыл сюда, дабы присоединиться к белым?

      – Нет. Я не имею намерения вступать в Белую армию, как и в Красную армию.

      – Тогда зачем ты здесь?

      – Пробираюсь на Юг с намерением покинуть Россию навсегда.

      – Вот как? Ты выбрал странный маршрут, Петр.

      – Не я выбирал. Так сложились обстоятельства, Анна.

      – Вот именно, – сказала она. – Ты сказал верно. Обстоятельства. И они диктуют тебе свою волю. Присоединяйся к Красной армии Донской Республики и останешься жив. Иначе расстрел.

      – Но по какому закону? Расстрел за что?

      – Декрет от 5 апреля 1918 года, Пётр. Декрет ДСР (Донской Советской Республики) о «Красном терроре» в котором сказано «что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Сейчас идет суровая гражданская война, Петр. И я даю тебе шанс, учитывая наше с тобой старое знакомство.

      – А иного пути…

      – Нет. Местный комиссар по борьбе с контрреволюцией Шамов таких как ты не отпускает.

      – Таких как я?

      – Ты дворянин. А он ненавидит дворян. Офицера из низов он еще может помиловать. Но вот дворянина никогда.

      – Я сын гимназического учителя. Я не князь Голицын.

      – Но дворянского сословия.

      – Анна, мой дед выслужил дворянство на Крымской войне. Отец был учителем.

      – Но ты дворянин! Шамов не станет разбираться в родословной. Он и меня ненавидит. Я, по его мнению, представительница чуждого класса. Капиталистов он также не любит, хоть и меньше чем дворян. Уже не знаю, чем они ему так насолили. Но я прислана сюда из Москвы. До меня он не дотянется. Руки коротки. А вот до тебя легко.

      – Он станет заниматься судьбой простого корнета? Только в той камере, где я разместился, по твоей милости, столько офицеров позначительнее меня.

      – Тобой он будет заниматься. Если бы я знала, что у него есть твои приметы, не стала бы задерживать тебя на вокзале.

      – Мои приметы? – искренне удивился Лабунский.

      – И я удивилась, когда узнала. Ты успел наследить в Москве. И это большой минус к твоему дворянству в глазах Шамова…

* * *

      Андрей Шамов, комиссар по борьбе с контрреволюцией Донской Советской Республики, обладал хорошей памятью. Он помнил телеграфное сообщение из Москвы по группе офицеров-контрреволюционеров, которые могут появиться в Ростове.

      «РОСТОВ. КОМИССАРУ ПО БОРЬБЕ С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ ШАМОВУ. ПРИМИТЕ МЕРЫ ПО ЗАДЕРЖАНИЮ ОФИЦЕРОВ ЗАМЕШАННЫХ В КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И СУМЕВШИХ СБЕЖАТЬ ИЗ СТОЛИЦЫ…»

      Далее шли фамилии и звания. И среди них было имя Лабунского. Его московский товарищ многое про него рассказал, дабы избежать расстрела. И