Вольно, генерал: Стокгольмский синдром. Шарлеманн Готье

измерил глубину лавового кратера, как и его предшественники. Ну да ладно. Долой мысли о всяких идиотов. Просто не думать.

      Перед ним коленопреклонённый Люциан. Его лицо идеально выбрито – он выглядит лет на двадцать, совсем ещё юнец. Генерал сосредоточенный и спокойный, ласковый и нежный. Молоху это нравится. Он одержал верх над упрямством генерала, и можно насладиться триумфом. Причем долго наслаждаться: наблюдать за тем, как Люциан делает ему минет, можно бесконечно. Одной рукой демон приобнимает главнокомандующего за пояс, а другой – растирает член, поскольку не может вобрать его в рот целиком. Ловкий язык постоянно упирается в головку и щекочет её, когда начинает слизывать выделяющуюся смазку…

      Только вот Молохом начинает овладевать странное чувство. По зримой реальности проходит рябь, словно по взбаламученной поверхности пруда, и он чувствует, как глаза начинает резать яркий свет.

      Молох заворочался на кровати и поморщился от солнечных лучей, проникнувших через щель между шторами. Он сонно оглядел комнату и с лёгкой обидой отметил, что всё происходящее было лишь сном. Притом реалистичным: когда мужчина свесил ноги с постели и откинул одеяло, то обнаружил у себя на бёдрах сперму. Это ему не понравилось.

      – Игра началась, – хмыкнул он.

      ***

      Люциан томился в камере уже второй час, притом не зная, за что. У него было не так много занятий, чтобы скоротать время. Периодически генерал о чём-то думал, пялясь в стену, сложенную из склизких кирпичей, пахнущими канализацией, или принимался мерить помещение шагами – тоже от скуки. Изредка он слышал, как переговариваются между собой другие заключённые и как за это на них орут стражники.

      – Потише там! – рявкали они, ударяя дубинками по прутьям камеры.

      Моргенштерн вёл себя как мышка. Он понимал, что ничего хорошего не случится, если он уподобится другим заключённым. На него наорут или, быть может, даже изобьют. Меньше всего Люциан хотел привлекать к себе внимание, хотя уже поздно: наверняка весь штаб знает, что генерал отбывает наказание в нижних камерах.

      Схватили Люциана неожиданно: когда он сидел в кабинете и курил, отдыхая после оформленных отчётов. Оставалось только отнести их к Молоху, но идти к нему Моргенштерн не хотел. Охрана сгребла его в охапку самым грубым образом, однако побоев не нанесла. Люциана провели под белы рученьки по всем коридорам на радость слоняющимся без дела солдатам (проблемы дисциплины существовали). В камеру его буквально затолкали, поскольку Моргенштерн, конечно же, сопротивлялся.

      «Вот это уже посерьёзнее, чем вызов на ковёр. Чёрт, я даже не успел толком напортачить! А жаль. Если уж отбывать, то хотя бы за дело. Вряд ли те отчёты, на которые я когда-то пролил кофе, стоят таких шикарных апартаментов».

      От мыслей его отвлекла открывшаяся в камере дверь.

      – Нравится? – промурлыкал Молох с розгами в руках, заходя внутрь. – Я приказал, чтобы тебе дали самую чистую камеру. Уверен, ты оценил.

      – О да, сервис