Если меня не станет… Погибая – остаться. Элизабет Гафри

не загребли, не дай бог, за растление малолетних, – заулыбался Женя, – а то всяких историй наслушаешься…

      – Так, а что, у вас есть планы на нас, что так волнуетесь по поводу возраста? – опять задала вопрос Ленка.

      – А как же, надо заранее знать, чтобы не попасть впросак. А то вот так сядешь лет на десять ни за что.

      – Ну, так мне 15, – сообщила я и подняла глаза, наблюдая за реакцией.

      Оба парня вытянулись в лицах.

      – Ой, извини, обидели, – залепетали оба.

      – Да не стоит, я понимаю, почему так вышло, – улыбнулась я и увидела, как Рыжий приуныл.

      – О, погост, вы уже там бывали? – спросил Рыжий внезапно, увидев слева от себя надгробия.

      – Да, пыталась туда сегодня Лику затащить, а она уперлась рогом и ни в какую.

      – А чего ты, кладбищ боишься? – спросил Женя.

      – Нет, не боюсь, но мне тут что-то не нравится. А я своему шестому чувству доверяю, знаете ли.

      – И правильно делаешь, это кладбище для самоубийц. Тут столько историй про него рассказывают…

      – Что? – вытаращила глаза Ленка. – А я-то и думаю, почему там все такие молодые.

      – Я же говорила.

      – Ага, многие из нашей деревни. И мы многих знаем оттуда. Кто повесился, кто под автомобиль кинулся, а кто и вовсе вены вскрыл. Там сторож раньше работал, а потом не выдержал и ушел. Говорит, надоело плач постоянный слушать и призраков гонять. Это ж никакие нервы не выдержат.

      Он как-то рассказывал, что там девчонка есть одна, мы ее при жизни не знали, умерла раньше, чем мы еще на свет появились, так вот она замуж собиралась, а в день свадьбы увидела, как ее жених с ее лучшей подругой… ну того самого, это… – замялся Женька, не зная, можно ли при мне такое обсуждать.

      – Сексом, что ли, занимается? – не выдержала Ленка.

      – Ну да. Ну и эта… пошла в ванную, набрала воды и прямо в платье туда и загрузилась свадебном, а потом и вены вскрыла. Зрелище, говорили, жуткое было. Белое платье все в разводах красных было, мать кидалась потом на гроб, не могла отпустить. Дочь замуж отдать собиралась, а тут такое…

      Ну и похоронили ее на этом кладбище, а теперь она ходит и пугает всех по округе. Здесь, говорят, после восьми вообще нельзя появляться.

      – А как же идти домой, если задержался в вашей деревне? – заинтересовалась Ленка.

      – Ну, только по дороге, которую вы переходили, когда к нам в деревню шли. Там дольше получится, но лучше так, чем тут, – ответил Женя.

      – Пешком, что ли? – не поняла я.

      – Да не, на машине, конечно, или на мотике, – ответил за него Рыжий.

      – А я не верю во все это, – парировала Ленка, – сказки какие-то. Что ей, делать нечего, чтобы ходить по округе и людей пугать?

      – Так в том-то и дело, ее уже не раз жители деревни видели. Не будут же все разом врать. Ходит, говорят, в кровавом платье, то плачет, а то бросается на прохожих. Мать ее говорила, что она к ней ночами приходила после похорон, просила то свитер на могилу принести, то еще что-нибудь. Говорят же, что самоубийцы не попадают