Вечная молодость графини. Екатерина Лесина

той еще цацой была. Вечно кривилась да пальцы гнула. Мол, она богатенькая и вся из себя расчудесная, а Анечка и Серега – бедные родственнички. Ну и где она теперь со своим богатством? В гробике лежит!

      То-то и оно.

      – Ты выглядишь недопустимо, – сказала тетечка, когда садились в машину. И мамуля, вот клуша, тотчас запричитала:

      – Анечка, миленькая, ну что же ты…

      А ничего. Подумаешь. Как будто кому-то тут до Анечки дело есть.

      – …нельзя ж на похороны так… чего о нас люди подумают? Витольд, скажи ей!

      – Анна, умойся.

      – Не хочу.

      Папуле, как всегда, хватило. Хрюкнул, губы поджал и уставился на дорогу. Какой он все-таки… и мамуля тоже. Иногда Анечке начинало казаться, что давным-давно в единственном роддоме городка Матюхово произошла ошибка: врачи перепутали младенцев. Ведь бывает же так? Конечно! Об этом еще и по телику говорили…

      У мамули нос картошкой. У папули подбородок круглый и вдавленный, а шея короткая. Он вообще на бегемота похож. Ну и на свинью, конечно, правда, только когда ест. Хотя ест он постоянно.

      Вот тетечка – другое дело. И Серега, конечно. Правда, тут радости мало…

      Ничего. Все исправится. Все будет замечательно!

      – Тебе смешно? – Серега, сидевший рядышком, ткнул локтем в бок. – Смешно, да? Танька умерла и…

      – И что? Думаешь, я по ней плакать стану?

      Лицемер. Сейчас состроит скорбную мину, а то и слезу выдавит. Мамуля расчувствуется, папуля тоже, а тетечка скажет, что с Сереги надо пример брать.

      Ха! Кому как не Анечке про него правду знать? Где он вчера был? То-то же! Когда б это правда была о его неземной любви к Таньке, тогда б он с другой на свиданку не бегал бы…

      – А я знаю, что ты Таньку не любил, – прошептала Анечка, и Серега дернулся. Страшно? Правильно. Пусть боится. – И что с Машкой на свиданку бегал…

      – Если ты кому-нибудь…

      – Никому. Если ты тетечке скажешь, что я тоже должна поехать.

      Конечно, он может и не говорить, все равно по-Анечкиному выйдет.

      – Значит, вот ради чего все? – Серега больно сжал руку и прошипел: – Не дергайся.

      Анечка и не собиралась. Не боялась она его, вот ни капельки. Это он с виду крутой да грозный, а на самом деле – рохля и мямля.

      – Сереженька, мне больно, – Анечка хлопнула ресницами, раздумывая, не выдавить ли слезу. Но вовремя вспомнила про макияж и просто отцепила Серегины пальцы. Подвинулась ближе к брату и на ухо прошептала: – Сереженька, если ты не сделаешь, как говорю, то…

      – То что?

      – То я все расскажу тетеньке. Как ты думаешь, она обрадуется? Она ведь так тебя лю-ю-юбит… Нельзя разочаровывать тех, кто тебя любит.

      Он выпятил губу и задышал часто и мелко. И подбородок выпятил. Смешной. Все смешные. Строят из себя невесть что, а правды в этом ни на грош.

      – Дети, – строго сказала мамуля, отрываясь от чтения газетенки: – ведите себя прилично. Помните – мы на похоронах и Танечка была членом нашей семьи. Мы любили Танечку.

      Вот уж чушь!

      – Любили, – эхом отозвался папуля,