Вечная молодость графини. Екатерина Лесина

вытягивая дым и быстро же его выпуская.

      – Вас она из-за Таньки наняла, да? Думает, что ее убили?

      – Да, – Дашка остановила качели и подняла влажноватый кленовый лист с отпечатком чьей-то ноги. – А вы что думаете?

      – Я думаю, она права.

      Неожиданный поворот. Дашка, признаться, ожидала, что парень станет убеждать в теткиной невменяемости, а он взял и согласился.

      – Она много вам заплатила?

      – Достаточно.

      – Для чего? Для того, чтобы вы нашли убийцу? Или нашли того, на кого можно будет убийство свалить? Она же… моя тетка… это она виновата! Она про нас с Танькой узнала. Кричать начала. Никогда прежде не кричала, а тут прямо истерика. Танька же ее послала. И тетка… она ей пощечину дала. – сигарета вдруг выпала и парень, сев на землю, закрыл лицо руками. Оба-на, какие они, оказывается, эмоциональные и тонко чувствующие. – А потом Танька умерла. И как мне теперь жить?

      Сложный вопрос. Каждый решает сам. И чужие рецепты, как показывает опыт, бесполезны. И потому Дашка молчала. Ждала. Дождалась. Вот всхлипы стихли, и Сергей поднялся, вернее, пересел на скамейку и принялся счищать с брюк грязь. Похоже, он успокоился достаточно, чтобы можно было продолжить разговор.

      – Зачем Алине сначала убивать, а потом нанимать меня расследовать убийства, которого нет? – Дашка вертела лист в руках, вглядываясь в плотную кожистую поверхность, прорезанную плотными жилками. – Смерть признали естественной. Тело кремировали…

      …но бог мертвых заинтересовался случаем и сделал повторное вскрытие, результаты которого отказался передать мадам Красникиной. Интересно, почему?

      С другой стороны, эти его результаты ни один суд не примет. Красникина об этом знает.

      – Понятия не имею, – буркнул Сергей. – Вот вы и выясните, а я расскажу все так, как оно было.

      Уж будь любезен, милый друг. И начни с того, почему ты в свои девятнадцать до сих пор в школе.

      – Болел, – ответил Сергей. – Или с документами чего-то. Не помню, честно говоря. Там столько всего произошло, что школа просто стерлась.

      Лет до семи Сергей жил обыкновенно. Точнее, тогда эта жизнь казалась не то что нормальной – единственно возможной. Дом. Мамка вечно ворчащая. Отец пьяноватый. Сестра-нытик. Школа. Игры во дворе и за двором, летние купания в канаве и тайные походы в лес.

      Пожалуй, он чувствовал себя вполне счастливым, но и перемены, когда пришли, воспринял спокойно.

      Сначала было письмо. Белый конверт с крапиной марки и отпечатком большого пальца почтальонши Люси до вечера лежал на столе. Сергей ходил кругами, ожидая, когда конверт вскроют, а марку отдадут ему.

      Когда терпение почти уже лопнуло, собрались все. И матушка, нацепив очки, из-за которых лицо ее становилось пугающе-чужим, вспорола конверт кухонным ножом, который предварительно облизала. Письмо вытряхнула прямо на скатерть и взяла его брезгливо, как дохлую мышь. Все молчали. Даже Анечка, привыкшая орать за просто так, и та сидела молча.

      Матушка читала. Сначала про себя, а потом вслух. И отец, очнувшись от вечной дремы, �