Вечная молодость графини. Екатерина Лесина

Нельзя любить без взаимности! Нельзя поступать так с теми, кто любит!

      Маша, взобравшись на насыпь, с которой кидала камушки, села. Она сняла куртку, пальцами разодрала влажные пряди – чертов лак склеил намертво – и набрав в ладонь воды, плеснула на лицо. Потом просто сидела, позволяя дождю смывать грязь, и смотрела на реку.

      Не услышала.

      Когда дождь шумит, то ничего не слышно.

      И теней почти нет. В какой-то миг стало очень больно – не сердцу, но отчего-то затылку – и Маша растерялась. А потом умерла.

      И умерев, не видела, как убийца садится рядом и начинает расчесывать волосы. Старинный гребень застревает в склеенных лаком прядях, и убийца сердится, дергает, выдирая пряди. Подхваченная пальцем капля крови размазывается по длинным зубьям гребня. А сам он исчезает в пластиковом пакете.

      Спустя четверть часа дождь смывает все следы.

      Алина сидела перед зеркалом, придирчиво изучая свое отражение. Определенно, следовало согласиться на предложения доктора Манихова. Ботокс почти не помогает. Морщины на лбу отвратительны, линии щек утратили выразительность, а подбородок поплыл, намечая складочку.

      Зато шея хороша.

      И руки тоже.

      Грудь вот не мешало бы поднять, но только поднять – никаких имплантатов. Живот плоский, мускулистый, но умеренно.

      Алина знала, как важна умеренность.

      А с ягодицами беда. Всегда были слабым местом. Пышные, но невыразительные, они охотно принимали лишние килограммы. И с бедрами делились. Но липосакция… Алина сомневалась.

      В дверь постучали. Поспешно набросив халат, Алина крикнула:

      – Войдите.

      Анечка. Вошла боком, замерла на пороге, потупив глазки. Умная девочка, но порой переигрывает.

      – А Сережи дома нет, – шепотом сказала она. – Ушел, и все. Я ему говорила, что теперь мы должны держаться вместе, а он ушел…

      – Милая, ябедничать на брата – некрасиво.

      На Анечкином личике мелькнуло раздражение. Неужели и вправду думала, что сумеет провести Алину? Мала еще.

      – И где он? Ну ты же знаешь. Если бы не знала, не пришла бы.

      – На свиданке. Вот прикинь, запалят его, и завтра во всех газетенках появится про то, что вместо траура он трахается.

      Анечка нарочно язык коверкает, знает, что это Алину злит. И в чем-то она, конечно, права, но отнюдь Алина газет не боится.. Газеты напишут то, что она велит. Она заплатила.

      – Чего ты на самом деле хочешь? – Алина, поплотнее запахнув халат, осмотрела племянницу. Молода. Хороша. Знает, насколько хороша, и думает, что за это ей все простится. Ей бы не племянницей – дочерью быть. Нет в Анечке ни уныния Галины, ни Витольдового шутавского куражу. Да и внешность иная.

      Подгуляла сестричка, как есть подгуляла.

      Анечка, присев на край банкетки, сложила руки на коленях. Глянула снизу вверх, ресничками захлопала. Того и гляди заплачет крокодильими слезками.

      – Тетенька, милая, ну скажи, ты взаправду Сережку в Англию ушлешь?

      Вот оно что. Алина с трудом подавила нервный смешок.

      – Я думаю. Возможно. Он перспективный