Сфумато. Алексей Федяров

не сказал. «Мог бы быть». Именно о чём-то таком он и думал, об этом и только об этом, последние часы, с момента, как подъехали к редакции эти две длинные чёрные машины, что стояли сейчас прямо у крыльца участка, и полицейские, выходя, боязливо обходили их, стараясь не коснуться.

      Оперуполномоченный отошёл к столу. Аккуратно сложил протокол допроса и два протокола обысков – дома и в редакции Давида Марковича – в портфель. Нажал кнопку селектора. Зашла секретарь. Руки она держала перед собой, сцепив пальцы, но они всё равно дрожали.

      Чекист видел это. Усмехнулся едва заметно. Он привык к этому давно.

      – Принеси кофе. Два. Этому тоже.

      И, обращаясь к Давиду Марковичу:

      – А теперь мы поговорим.

      Глава 5

      Первая категория

      Сознание возвращалось, и это было плохо. Несколько раз Анатолий проваливался обратно, туда, где боли не было.

      Сын. Эта мысль взорвала сумерки, и Анатолий открыл глаза, поняв – больше он не сможет уйти в обморок. Он попытался вдохнуть воздух и замер: сломанное ребро в левом боку впилось в плоть.

      – Лежи, – услышал он голос откуда-то сверху и сзади.

      Голос был знакомый, но подумать о том, чей он, сил не хватало. Сил не было вообще ни на что. Была боль. И кровь. Она текла из сломанного носа и разбитого рта, а ещё из рассечённого лба, пропитала толстый свитер и грубые брюки, местами засохла, приклеив одежду к коже.

      – Воды, – прохрипел Анатолий.

      Большая и тёплая ладонь легла ему под затылок и приподняла голову.

      – Пей, – сказал тот же голос.

      Край металлической кружки коснулся губ, в рот потекла вода. Анатолий с трудом сделал несколько глотков и повернулся на правый бок, поднявшись на локоть. Левая рука не слушалась и висела плетью. Собравшись, Анатолий сумел сесть на полу, опершись спиной об холодную стену.

      Перед ним стоял художник-карикатурист. Одежда его была чистой, крови на нём Анатолий не видел. Тот даже улыбался, правда, одними губами.

      – Живой, – сказал художник, – думал, помрёшь. Даже завидовать начал. Сильно тебя били, конечно, но убивать не стали. Поживёшь ещё немного.

      – А тебя не били? – еле слышно спросил Анатолий.

      – У меня другая история.

      Другая история. Его не били, но он здесь.

      – Зачем ты так? – спросил Анатолий, поняв.

      – Какой смысл упираться? – ответил художник. – Будешь ещё пить?

      В углу стояло старое эмалированное ведро с крышкой. – Пойдёшь на парашу?

      Вставая, Анатолий понял, что указательный и безымянный пальцы на левой руке сломаны – они неестественно выгибались наверх, опухли и касаться их было невозможно, боль отдавалась по всему телу.

      – Видишь, правую руку оставили, ссать и подписывать можешь, – вдруг расхохотался художник.

      Потом он сел на пол, закрыл лицо руками и без звуков и слёз заплакал.

      Подписывать, вдруг вспомнил Анатолий. Подписывать…

      Между пальцев левой руки зажат карандаш, безымянный и указательный пальцы под карандашом, средний и мизинец сверху, ладонь прижата к столу, на тыльную её сторону легла узкая и твёрдая кисть