Секретный агент S-25, или Обреченная любовь. Валентин Лавров

скептически покачал головой:

      – В вашем, граф, плане исполнимо все, кроме последнего пункта. Пусть германцы полюбят вас как национального героя, но это вовсе не означает, что вам удастся пробраться на сверхсекретную лодку. Впрочем, внедриться во вражескую разведку – это уже хорошо. Но и тут не обойтись вам без «почтового ящика» – агента, иначе все пойдет прахом.

      – Передо мной стоит другая задача, – возразил Соколов. – Взорвать лодку… И хорошо бы бежать под чужой фамилией. Свое имя я не хочу позорить.

      Батюшев, не скрывая возмущения, сказал:

      – Как для религиозного фанатика есть только одно – воля Божья, так для разведчика есть только одна цель – выполнение задания. О каких таких «позоре» и «чести» вы говорите? С такими мыслями, граф, оставайтесь лучше дома, вылавливайте карманников…

      Соколов, изображая гнев, раздул щеки.

      – Государь, вы слыхали, как этот тип меня оскорбил? – Он вдруг сграбастал Батюшева и бросил его в громадный сугроб, нанесенный под елью, да так, что наружу торчали лишь сапоги.

      Государь не удержался, засмеялся. Он пожал руку Соколову:

      – Аполлинарий Николаевич, прислушивайтесь к ведомству полковника Батюшева: разведчики – гордость нации, самые отважные, умные и хладнокровные люди.

      Соколов веско заметил:

      – Ваше императорское величество, исход операции, понятно, важен. Но еще важнее, что есть человек, готовый умереть за своего государя и отечество. Пусть грядущие поколения берут пример с нас, любящих Россию и своего государя сильнее самой жизни.

      Государь растроганно произнес:

      – Спасибо, мой друг! Сегодня следует поздравить конвой с Рождеством. И еще, господа, приглашаю вас на ужин. Аня Вырубова позвала дочерей несчастного Распутина, вместе будем трапезовать.

      Государь, необыкновенно печальный, пошел прочь, и его одинокая фигура долго виднелась на пустынной дорожке, утопленной среди глубокого снега.

* * *

      Ритмично и громко под ногами государя скрипел сухой снег. Он размышлял: «Да, именно так: не гоняться по морям-океанам, а взорвать в германском порту эту UN-17 – прекрасная мысль! Это произвело бы сильный эффект, главным образом на союзников. У них не вышло уничтожить, а мы – пожалуйста! Покажем, на что способен русский человек, да-с! К сожалению, Батюшев прав: задание для одного человека, даже для такого, как Соколов, вряд ли выполнимо. Я просто принесу Молоху войны еще одну жертву. А почему бы нет? Граф сам просится на передовую, все равно ежедневно станет рисковать жизнью. И куда благородней погибнуть, выполняя опасное задание, чем нарваться на случайную пулю-дуру».

      Предвестник окаянных дней

      Петербург, который с началом войны велено было называть Петроградом (что впредь и мы будем делать в нашем повествовании), празднично преобразился. Храмы наполнились молящимися. С высоких колоколен слетали и торжественно таяли в морозном воздухе медовые звуки.

      Хотя в магазины мало завезли продуктов, но каждый чем-то раздобылся,