Секретный агент S-25, или Обреченная любовь. Валентин Лавров

лицом и глубоко утопленными глазками прапорщика. Соколова удивила непонятная ненависть, с какой этот некрасивый и тщедушный юнец глядел ему в глаза. Смиряя себя, Соколов стал объяснять:

      – У меня железнодорожный билет, я иду на платформу.

      Прапорщик, распаляясь все больше и, видимо, сам наслаждаясь своим гневом, громко закричал:

      – Молчать! Почему, спрашиваю, прешься в зал для офицеров? Не знаешь своего места? Дезертир, шпион? – Он резко, словно галка, повертел головой, махнул рукой: – Патруль, проверь документы у этого…

      К Соколову тут же подошел подпрапорщик в новенькой с блестящими пуговицами шинели. На тонком сухом носу поблескивало пенсне. Соколов подумал: «Похож на недоучившегося правоведа».

      Подпрапорщик потянул Соколова за рукав:

      – Отойди от прохода! Куда направляешься?

      – Читать умеешь? Тут нацарапано: в Московский разведывательный батальон, литерным поездом номер сто семнадцать.

      – Почему старшего по званию называешь на «ты»?

      Соколов прожег прапорщика взглядом:

      – Потому что старший по званию – хам, который не знает устава!

      Подпрапорщик выкатил глаза.

      – Во-от оно что! – Задумчиво почмокал губами, напустил на юную физиономию важность. – Может, и впрямь ты шпион? Так-с! Предъявите солдатскую книжку.

      – Держите!

      Подпрапорщик тонкими, хрупкими пальцами стал перелистывать документы.

      – Тэк-с, солдатский билет: Аполлинарий Николаевич Соколов, православный, уроженец Москвы. Из дворян? Хм! Мобилизован 21 июля 1914 года в триста одиннадцатую пешую Московскую дружину в чине полковника… – Взглянул с удивлением: – Как так – полковника? А почему на вас форма рядового?

      Соколов ткнул пальцем:

      – Тут написано: 15 января 1917 года военно-полевым судом разжалован.

      – За какую провинность? За трусость в бою?

      Соколов язвительно усмехнулся.

      – Никак нет, ваше благородие! – Заглянул в глаза очкарика. – Я физически – понял? – физически оскорбил штабного офицера. Сделал ему очень больно. Он посмел грубо со мной разговаривать. А я хамов не люблю.

      Подпрапорщик хмыкнул, достал платок и вытер каплю с носа. Допрос продолжил уже вежливым тоном:

      – Так, корешок воинского требования на железнодорожный билет, сам билет. Все правильно! А это что? Выписка из госпиталя. – Поднял глаза на Соколова. – Куда были ранены?

      Соколов начал раздражаться:

      – Господин подпрапорщик, в справке все указано: два штыковых ранения – в плечо и вот, в щеку, сами можете видеть. И сквозное пулевое ранение в правую часть груди.

      – Больше в зал для офицерского состава ходить не советую. Народ нынче нервный, измотанный. Германские шпионы и революционные агитаторы повсюду налезли. Сейчас выйдете на улицу, справа проход на перрон. Счастливо воевать! – приложил руку к папахе, лихо сдвинутой на правое ухо.

      Соколов направился по указанному направлению. Он размышлял: «Надо быть осторожней. И следует скорее входить в новую роль.