ДК. Борис Бужор

Макарович, не соизволите ли угостить директора театра сигареткой?

      – А тебя?

      – Сергеевич.

      – Хорошо, Платон Сергеевич. – Серега достает из очередного кармана пачку, бьет по ней. – Надеюсь, вы такие курите. А то, я понимаю, вам же, директору большого и перспективного театра, всякую дрянь вдыхать статус не позволяет.

      – Спасибо. – Вынимаю выдвинутую сигарету.

      – Не обессудьте, Платон Сергеевич, какие есть.

      – А знаете что, Сергей Макарович, художественный руководитель большого и перспективного театра.

      – Что?

      – А не пошли бы вы нахер.

      Настроение поднимается, а жизнь налаживается. Наш вероломный прорыв в городскую культуру, думается мне, уже достоин уважения. Хотя сдалось нам чье-либо уважение! Кто нас зауважает – наши театралы? Не думаю, они себя-то толком уважать не научились, не то что других.

      Само собой, назревает вопрос: «Что дальше?»

      В промельках шуршащей на ветру листвы мелькает синими полосками «уазик».

      – Мусора. – Я пододвигаюсь ближе к раскидистому кусту.

      – Да уж, несладко им в год экологии приходится. – Серега швыряет пустую бутылку в кучу отходов.

      – Зачем? – упрекаю я.

      – Да тут и без нас грязно.

      – В собственном кабинете сорить – как-то совсем не по-христиански.

      – А я атеист.

      – «Смерть мусору». – Поднимаю бутылку и навязываю Сереге.

      – Ты директора не включай.

      – А ты дурака…

      – Ну, раз смерть, так смерть… – чуть посопротивлявшись, произносит он и кладет тару в один из карманов.

      – Завтра начинаем набирать команду. – Я щурюсь от пробившегося сквозь деревья жаркого, непрерывного солнца, которое с первых же страниц приключенческих романов всегда предвещает долгую и трудную дорогу.

      Библиотекарь

      – Слушай, а почему сразу завлит? У нас еще актеры не все подобраны. – Серега обходит песочную рытвину прямо посреди дороги. Проспект на ремонте, мокрые от пота нерусские рабочие в желтых жилетках на голое тело, перегородив опасные зоны веревочкой, снимают отбойниками и лопатами старый асфальт. Все шумят и матерятся. Неподалеку орудует техника. Из желтой кабинки катка тянется сигаретный дымок. Видно, как там напряженно ворочается голова в оранжевой каске, под которой подразумевается азиатский прищур.

      – Завлит – это основа театра. – Я перепрыгиваю очередную канаву, по еще не раскуроченной рабочими второстепенке уходим в сторону «Пятерочки».

      – А ты сам писать статьи про нас не можешь, что ли?

      – Могу. Но, как он, не умею… Он фанат. Он может писать постоянно.

      Заходим за магазин, ремонтная суета скрывается за домами. Дворики хрущевских пятиэтажек опрятны и чисты – размашистые тополя, самодельные урны из коробок, лавочки, детские качели и лебеди из покрышек. В отличие от новостроек нашего города, тут еще не вымерли все старушки, которые, спасаясь от скуки, следят изо всех сил за порядком в своих последних пристанищах.

      Двигаемся по тенистому тротуару.

      – А