ДК. Борис Бужор

литературно-драматической части. Мне надо было взять у нее номер – этого требовала моя должность; чтобы быть всегда на связи. Я так волновался, даже не знаю почему, что вбил нужные цифры только с четвертого раза.

      – Ты что, писать не умеешь? – вырвалось у нее злобно.

      Она смотрела на меня с высоты ступеньки как на что-то такое… Как недостойное слов, низшее по разуму существо, которое по блату перепрыгнуло сразу две ступени эволюции – из «человека умелого» в Homo sapiens.

      Ленка тогда стыдилась со мной лишний раз соприкоснуться взглядом… А я презирал ее лоб и дурацкий еврейский нос. В общем, страсть между нами наметилась сразу.

      Воспоминание рождает улыбку – вот ирония судьбы, в кино не придумаешь… Та самая Елена Иосифовна – известная режиссерша из Москвы, строгая, легко и непринужденно захватившая власть во всем театре, – моя жена, и я могу ее называть Ленкой; и у меня теперь целых три ее номера.

      – Я всегда в тебя верила, глупый. – Ленка ложится в кровать, кутается в толстое одеяло. – Если бы не верила, не стала бы твою пьесу ставить.

      Это она про «Муагил», может, тут она и честна. Ленка вопреки возражениям всего начальства (для всех стало неожиданностью) взяла и приступила к реализации моего текста на сцене… Пьесы молодого автора, который даже года еще не проработал в театре и не имел никаких заслуг, ну не считая пары положительных отзывов в интернете по нескольким рассказам на «Прозе. ру».

      – Зачем ты ходил в департамент?

      – Ты же знаешь.

      – Ты слишком серьезный человек, чтобы тратить время на такую ерунду.

      – Лен, – говорю с небывалой для себя нежностью – тщетно, тут же получаю отпор:

      – Спокойной ночи. – Ленка поворачивается лицом к стене.

      Чем она так недовольна? Да фиг поймешь этих женщин, тем более если она режиссер, а что еще хуже – твоя жена.

      Из приоткрытого окна доносится аромат ночи, чай почти остыл, я гляжу на название пьесы – «Марш одноногих», очевидно, что это аллюзия к Довлатову. Поэтому смело беру эпиграф из его произведения: «Передо мной лист бумаги. И я пересекаю эту белую заснеженную равнину – один».

      На следующий день мы выдвинулись в городской ДК. У Сереги почти вся неделя была свободна – с репетиций нового спектакля его сняли за систематические опоздания, а ближайшая репертуарная постановка была назначена только на четверг.

      Городской ДК ютился на окраине левого берега, где заканчивались советские общежития для рабочих тракторостроительного завода и начинался сосновый бор. Последний раз я здесь был еще ребенком – родители привозили на новогодний утренник, помню, как дотошный Дед Мороз с торчащими из-под короткой шубы кроссовками Adidas заставлял детей читать стихи и водить хороводы вокруг елки.

      Погода приветливая, солнца умеренно, дождя не намечалось. Мы курили на углу свежевыкрашенной детской площадки, оценивая архитектурный отпечаток забытой империи. Круглые колонны подпирали каменный фронтон, незатейливо украшенный лозунгом: «Крым наш». Видимо, транспарант остался еще с восемнадцатого марта – на каждой площади района проводили митинг в поддержку полуострова,