Шумит, не умолкая, память-дождь…. Давид Самойлов

другим не была!

      Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!

      Криком Малюту не вгонишь в озноб!

      Страшно тебе? – вопрошает Иван.

      – Страшно! – ему отвечает холоп.

      – Ты милосердья, холоп, не проси.

      Нет милосердных царей на Руси.

      Русь – что корабль. Перед ней – океан.

      Кормчий – гляди, чтоб корабль не потоп!..

      Правду ль реку? – вопрошает Иван.

      – Бог разберет, – отвечает холоп.

      1947–1950

      Томление Курбского

      Над домами, низко над домами

      Медным ликом выплыла луна.

      Во тумане, близко во тумане

      Брешут псы, сошедшие с ума.

      Только совесть бродит под туманом,

      Как изветник, смотрится в пробой.

      Не доспорил князь с царем Иваном,

      Не поладил князь с самим собой…

      Пишет Курбский в лагере литовском —

      И перо ломает на куски.

      Сторожа по деревянным доскам

      Бьют – и то, наверно, от тоски.

      «Огляди меня, как саблю, на свет,

      Выспроси бессонницу мою.

      Предаю тебя, проклятый аспид,

      Но с тобою Русь не предаю.

      Не иду к льстецам твоим в науку,

      Не плутаю с хитростью лисы.

      Награжден за муку, за разлуку,

      Говорю прямыми словесы.

      Оглядись! Среди непрочных топей

      Ты столбы трухлявые забил.

      Воспитал вокруг себя холопей,

      А высоких духом погубил.

      Отворил ли правду властью царской?

      Водворил ли счастье и покой?

      Времена жестокости татарской

      Воцарились под твоей рукой!

      Годы – суть для вечности минуты,

      Перейти их мыслями сумей.

      Гневом Божьим не родятся ль смуты,

      Царь Иван, за гибелью твоей?..»

      Оплывая, свечи плачут воском,

      Под глазами тени-медяки.

      Пишет Курбский в лагере литовском

      И перо ломает на куски.

      За домами, низко за домами,

      Засветилась алая черта.

      Во тумане, близко во тумане,

      В час рассвета кличут кочета.

      Октябрь 1947

      Смерть Ивана

      Помирает царь, православный царь!

      Колокол стозвонный раскачал звонарь.

      От басовой меди облака гудут.

      Собрались бояре, царской смерти ждут.

      Слушают бояре колокольный гром:

      Кто-то будет нынче на Руси царем?

      А на колокольне, уставленной в зарю,

      Весело, весело молодому звонарю.

      Гулкая медь,

      Звонкая медь,

      Как он захочет, так и будет греметь!

      «Где же то, Иване, жены твои?» —

      «В монастырь отправлены,

      Зельями отравлены…» —

      «Где же то, Иване, слуги твои?» —

      «Пытками загублены,

      Головы отрублены…» —

      «Где же то, Иване, дети твои?» —

      «Вот он старший – чернец,

      Вот он младший – птенец.

      Ни тому, ни другому

      Не по чину венец…» —

      «Где же, царь-государь,