Теннисные мячики небес. Стивен Фрай

с мертвецом на борту было занятием малоприятным. Да еще и Руфус Кейд повел себя как-то странно. Представлялось естественным, что именно Нед поведет яхту обратно в Обан, и все, кроме Кейда, согласились с тем, что это правильно и разумно. Нед безо всякого тщеславия сознавал, что он лучший во всей команде моряк, да и разве то, что Леклер доверился ему перед смертью, не доказывало его право командовать судном? Конечно, он не мог поделиться этим секретом ни с Кейдом, ни с кем другим. В течение пяти часов, до самой зари, на всем их печальном обратном пути Кейд угрюмо придирался к каждому решению Неда и при всяком удобном случае из кожи вон лез, стараясь подорвать его авторитет. Прежде с Недом такого не случалось, и потому он чувствовал недоумение и обиду.

      И только когда они шли через гавань Оба-на к молу, на котором их ожидали, посверкивая голубыми огнями, машины «скорой помощи» и полиции, Нед понял, в чем дело.

      Кейд, смущаясь, подошел к нему.

      – Послушай, Маддстоун, извини, – глядя в палубу, сказал он. – Наверное, все это сбило меня с катушек. Я не хотел придираться к тебе. Конечно, ты и должен был нами командовать.

      Нед коснулся его руки.

      – Да черт с ним, Руфус, забудь об этом. С учетом всех обстоятельств, ты вел себя блестяще.

      Весь остальной день прошел как в путаном сне – показания в полиции, телефонные звонки, бесконечное ожидание, – но в конце концов Нед получил разрешение отправиться со всей командой в Глазго, чтобы поспеть на ночной эдинбургский поезд. Быть начальником – дело тяжелое.

      Голова Порции шевельнулась на его груди, и Нед обнаружил вдруг, что смотрит ей прямо в глаза.

      – Привет, – сказал он.

      – Привет.

      И они рассмеялись.

      Эшли смотрел, как Гордон приканчивает второй свой «Гиннесс».

      – Ты же видел ее, Эшли, – сказал Гордон, рыгнув и отерев с губ пену. – Она прекрасна. Ты бы назвал ее прекрасной?

      – Безусловно, Гордон, – ответил Эшли, у которого лежало в кейсе несколько старых греческих антологий, представлявшихся ему куда более возбуждающими.

      – И вообще, – продолжал Гордон, – в моей стране за чужаков не выходят. Просто не выходят, и все. Не положено, неправильно.

      Руфус сидел, хмуро уставясь в пинту «Директора», которую он уже сдобрил тремя тройными виски.

      – За чужаков? А кто у вас там чужаки?

      – Гордон и Порция евреи, – пояснил Эшли. – Выходить за людей другой веры у них не принято.

      – А я католик, – сообщил Руфус. – И у нас то же самое.

      – Да она в мою сторону и не смотрит, – пожаловался Гордон. – Ни хера не смотрит. Вы понимаете, о чем я?

      – О том, что она на тебя не смотрит? – сказал Руфус.

      – Точно. Вот ты понял. Не смотрит, и все.

      – Ясно. Тебя это, наверное, чертовски расстраивает.

      – Еще бы!

      – Я бы тоже расстроился, точно тебе говорю.

      Эшли был рад, что Гордон с Руфусом так быстро нашли общий язык, он боялся только, что не сможет справиться с двумя пьяными сразу. Эшли хоть и старался в последнее время