Пираньи Неаполя. Роберто Савьяно

старше Николаса, бравируя, подцепил ногой мешок и отправил его под стол. Николас занес руку за спину: если они нарываются, самое время их продырявить, – однако и Зубику бейсбольная бита жгла руку. Он начал с кофейных чашек, приготовленных к завтраку. Одним ударом расколотил все, осколки взмыли в воздух, и даже Николас инстинктивно закрыл лицо рукой, забыв, что на нем мотоциклетный шлем. Затем настал черед крепкого алкоголя. Янтарный плевок вырвался из разбитой бутылки немецкого ликера “Егермейстер” и попал прямо в лицо юному официанту, отбросившему под стол мусорный мешок.

      – Сначала я бабахну по кассе, а потом, черт возьми, кому‑то по голове, – пригрозил Зубик. Он целился битой то в одного, то в другого официанта, как бы примеряясь, чей череп раскроить первым. Николас подумал, что с Зубиком надо будет поквитаться. Только не сейчас, и, усилив накал, все‑таки вытащил пистолет. Прыщавый официант упал на колени и пополз за пакетом, а его приятель подбежал к кассе, чтобы открыть ее. День, несомненно, удался – Николас увидел выручку в купюрах по пятьдесят. В бар вбежал Агостино, привлеченный шумом, и принялся сбрасывать в рюкзак бутылки с виски и водкой, уцелевшие от ярости Зубика.

      – Эй, парни, уже полторы минуты. Кончай канитель! – крик Чупа-Чупса отрезвил троих налетчиков, они мигом выскочили на улицу. Снова в седле, снова в потоке машин, каждый наедине со своими мыслями. Все получилось так легко и быстро, как в настоящем боевике. Только Николас думал о другом: правой рукой управлял скутером, объезжая “Фиат Пунто”, который почему‑то решил вдруг остановиться, а левой набирал сообщение Летиции: “Спокойной ночи, моя пантера”.

      Утром, едва открыв глаза, Николас первым делом проверил телефон. В голове еще шумели события минувшего дня. Летиция ответила, как он и ожидал, сопроводив сообщение цепью сердечек. В школу пришел в десять и, поскольку все равно опоздал, полчаса роли не сыграют, решил выкурить в туалете косяк. Третьим уроком, если он правильно помнил, был Де Марино, единственный преподаватель, которого он мог терпеть. По крайней мере, проявлял заинтересованность. Конечно, не к тому, что тот рассказывал, на это Николасу было глубоко плевать. Его цепляло упорство, с которым Де Марино хотел быть услышанным, и внимание к подросткам, сидевшим перед ним. Вот за это Николас его уважал, хоть и понимал, что Валерио Де Марино не сможет никого спасти.

      Прозвенел звонок. Шум распахиваемых дверей и топот в коридорах. В туалет, где прятался Николас, с минуты на минуту прибежит толпа. Николас выбросил остаток сигареты в унитаз и пошел в свой класс. Де Марино вошел, оглядывая учеников не так, как другие, для которых работа в школе – лишь часть производственного конвейера: наконец‑то закончилась смена, все по домам.

      Учитель подождал, пока все соберутся, а потом взял в руки книгу в мягком переплете, свернув ее, как газету, трубкой. Он сидел за столом и постукивал книгой по колену.

      Николас уставился на преподавателя, не обращая внимания, что и Де Марино пристально смотрит на него.

      – Фьорилло,