Последний час надежды. Константин Бояндин

действительно пошёл потоком. Словно я был президент Галлии. Первым пришёл не кто-нибудь, а ректор. Долго восхищался моим поступком и просил считать разговор в его кабинете недоразумением. Мы расстались едва ли не лучшими друзьями.

      Потом пришла София. София Лоренцо. Она всё это время избегала меня.

      – Брюс, – она смотрела виновато. – Это ужасно, что случилось! Я очень рада за тебя, правда! Только не сердись, хорошо? Я не могла подойти к тебе.

      – Я понимаю, – мне не хотелось смотреть ей в глаза, но не получалось отвести взгляда. – Жану это не понравится.

      – Глупый, – она наклонилась и чмокнула меня в щёку. Быстро, и почти неощутимо. Я успел услышать запах её волос и сердце забилось сильнее. – Только не смейся, Брюс. Я боюсь…

      – Смотреть в зеркало?

      – Откуда знаешь? – глаза её расширились. – Нет, не может быть, у тебя то же самое?!

      – Я расскажу, если хочешь.

      Она оглянулась.

      – Не здесь, Брюс. Можно, я зайду к тебе, когда тебя выпишут?

      – Заходи, конечно, – я понимал, что лучше не улыбаться, хотя очень хотелось. – Я там теперь часто сижу. Если хочешь, сыграем в шахматы.

      Она улыбнулась и сразу ожила. И нахмурилась, пусть и притворно.

      – Брюс, я не умею поддаваться!

      – Я тоже, – она сжала мою ладонь, и ушла, оставив на тумбочке пакет леденцов. Откуда узнала, что я люблю именно эти? Я никому не говорил, а при других вообще старался не увлекаться ими – не люблю, когда надо мной смеются.

      Следующим был, к огромному моему удивлению, Жан Леттье.

* * *

      – Привет, старина! – он подошёл, как ни в чём не бывало, словно не он с Ивом и Полем выставили меня из блока. – Хотел обнять тебя, но медсестра сказа – не сметь, он развалится на части. Поэтому… – он осторожно пожал мой указательный палец.

      Я не удержался, рассмеялся, хотя это и было больно. Сжал платок в кулаке. Что это с Жаном?

      – Слушай, – он посерьёзнел. – Между нами, я не хотел, чтобы тебя выгоняли. Но сам не знаю, затмение какое-то. Посмотри в мои честные глаза и скажи, я вру или не вру?

      Не врал. Если, конечно, это были его глаза. Что и сказал.

      – Вижу, поправляешься, – Жан энергично пожал руку. – Давай, уходи отсюда поскорее, жизнь продолжается. – Он увидел леденцы. – О, да тебя уже балуют! Неужели мамочка приехала? Всё, молчу, молчу. Я не пущу её сюда, клянусь!

      Ещё немного – и мне станет худо, нельзя так много смеяться!

      – Как выпустят, – он остановился на пороге, – заходи к Софи. Мы приглашаем – посидим где-нибудь, поговорим.

      «Мы». Ну да, куда мне против Жана. Но настроение отчего-то не портилось.

      Брюс, общежитие, 20 апреля 2009 года, 21:20

      У меня началось раздвоение личности. Или растроение, или ещё хуже.

      Оно началось давно, видимо, когда я познакомился с Ники, а теперь возвращалось, каждые несколько часов.

      Там, в больнице: я не мог посмотреть в зеркало или выйти в коридор – там бродили чудища, или персонал вёл себя очень странно. А потом что-то случалось,