Клязьма и Укатанагон. Юрий Лавут-Хуторянский

стоит рядом, можно сказать по стойке смирно. «Но если хотите без мучений, – говорит Гена, – то в леске закопать». Я говорю: «Сделаем как скажет Виктор Викторович, мы его давно просили по этому делу, пришлось помочь». Гена, который ни разу так и не посмотрел на подполковника, смачно так харкнул рядом с ним. Виктор Викторович говорит: «Меня тут с вами уже полгорода увидело, вслед за ними потом в этом леске закопают. Я обещаю: больше с ними вопросов не будет». «А до этого я полгода просил его унять эту компанию», – Гена багажник захлопнул, сел в джип и говорит в окно: «Мы, Павел Николаевич, с легавыми не работаем», – и заводит машину. Я ему поспешно: «Гена, спасибо, отвези их и положи у конторы, только не развязывай, пусть лежат, я через час вернусь и сам займусь ими». Гена посмотрел в окно на меня так внимательно-внимательно и сказал: «Как хотите, работа сделана», – и газком на нас, фраеров, из выхлопной дунул. С тех пор там тишина и всемерное содействие моим начинаниям. Десять двигателей с зерносушилки, например, весной украли – через неделю вернули. Диски с лесопилки украли – и тоже нашлись. А потом пропавшие плиты перекрытия отыскались.

      – О, вот это русские богатыри! Бетонные плиты перекрытия украсть!

      – И вернуть!

      Сергей вдруг встал и пошел к той самой щели в заборе со Славиными. Подошел, наклонился и стал вглядываться в чужой двор, потом выпрямился и крикнул:

      – Свет, там в щель река видна, поблескивает, понимаешь? Он на реку глядел.

      – Да, понимаю, так она задницей красиво вертит, река эта.

      – Я тебе говорю, он на реку смотрел, как она блестит, завораживает, иди сюда сама посмотри.

      – Видела я эти реки много раз. Меня они не завораживают.

      Павел тоже встал и пошел к Сергею, потом крикнул оттуда:

      – Да, река видна, блестит!

      – Так, вторая серия. Один серый, другой белый, два веселых гуся, – пошутила Светлана. Татьяна невольно рассмеялась.

      Мужчины постояли и вернулись за стол. Налили водки, Павел предложил тост за процветание сельских жителей. Потом Сергей – за процветание городских. Расспрашивали Татьяну про ее знакомцев – московских чиновников с известными фамилиями. Женя стала прощаться, и Павел вдруг тоже подхватил: «Хочу домой, устал, ребята, как собака, смилуйтесь». Застолье развалилось. Сошлись на том, что сейчас отдыхаем, а попозже, вечером, костер и продолженье на реке, Сергея просили взять гитару.

      – А завтра, по заявкам столичных жителей, будет фуа-гра, – сказала Светлана.

      Но ни вечером на реке, ни на следующий день не встречались.

      Утром во вторник трое Никитиных – Павел, Татьяна и их тринадцатилетняя дочь Маша, которую, к ее удивлению, мать посадила на переднее сиденье, – поехали, как говорила Татьяна, из дома домой. Женю подвезли до железнодорожной станции, которую проезжали по дороге. Несколько раз останавливались по просьбе Татьяны, которая «что-то с утра не то съела», чувствовала себя препогано и каждые пять минут требовала остановки, чтоб «пройтись немного». Вылезала и просила Женю прогуляться с ней до лесочка.