Хмель свободы. Игорь Болгарин

в окошко.

      Дверь открылась сразу же, и «ведьма» Мария обхватила рослого красавца-капитана руками, приникла к нему.

      – Я знала, шо це ты, – шептала она. – Знала, шо ще вернешься…

      И он целовал ее страстно и нежно. Оглянувшись, закрыл за собой дверь.

      – На одну ничь? – спросила она.

      – Да.

      – А шо ж так?

      – Надо успеть проскочить через немцев.

      – А шо тоби германа бояться? Оны з офицерамы дружать.

      Он оглядел хату. Ничего здесь не изменилось с тех зимних дней и ночей.

      – Я не для того с ними три года воевал, чтоб теперь дружить.

      – Шляхетська в тебе кровь, – усмехнулась Мария. Она быстро поставила на стол тарелку с дымящимся борщом, нарезала хлеба, прижимая каравай к высокой крепкой груди.

      – Ты словно ждала кого-то…

      – Тебя, – счастливо засмеялась она и объяснила: – Я ж ведьма. Чуяла!

      Но лицо ее то и дело мрачнело. Он между тем жадно ел.

      – И куда ж теперь? Опять на Дон?

      – Не знаю. Наверно. Казаки уже нахлебались советской власти. Приютят.

      Она стояла рядом, наблюдая, как Данилевский расправляется с борщом. Лампа освещала ее силуэт.

      – Постой! – Капитан отставил тарелку, присмотрелся, положил руку на ее живот. – Что, правда? – спросил он, поводя ладонью и ощущая нечто новое в линиях ее тела.

      – А чего ж неправда? – усмехнулась она. – Сильно я тогда на печи тебя отогрела. Од души.

      Данилевский встал, прижал ее к себе, стал целовать волосы, уши.

      – Ты радый?

      – Радый, – ответил он. – Эх, если б не военная кутерьма…

      – А шоб ты сделав? Взяв бы до себе в горнични?

      – Да уж нашел бы, что сделать, поверь.

      – Я б и в горнични согласна. Только шоб дитя признав.

      – Призна́ю. Даст Бог, сгинут большевики…

      Она гладила его лицо.

      – Не сгинуть оны, серденько мое… И тоби ще воевать та воевать…

      Они стояли, обнявшись.

      В Гуляйполе отряд немцев, стражников и гайдамаков окружил хату Махно. Среди тех, кто опасливо, держа оружие наготове, вошел во двор, были и александровский исправник Демьян Захарович, и бывший пристав Лотко. Лотко постучал прикладом в дверь:

      – Махно, выходь!

      Из сеней выглянула старая Евдокия Матвеевна.

      – Где твой сын? – строго спросил исправник.

      – У мене их пятеро.

      – Нестор.

      – Нема. Сив на коня та й поихав.

      – Куда?

      – Та хто ж його знае. Свит за очи…

      – А остальные?

      – Та яка ж маты вам скаже, куды диты подалысь?

      – Ничего! Найдем! – угрожающе пообещал исправник и обернулся к Лотко: – Пали бандитское гнездо!

      По команде пристава несколько стражников подскочили к хате, сунули под стреху горящие факелы. Огонь лизнул сухой камыш, побежал по крыше.

      …Задыхаясь, потеряв платок, седовласая Евдокия Матвеевна бежала по улице.

      Позади поднимался столб дыма, и языки пламени плясали над садом. Огонь