Дом последней надежды. Карина Демина

Визги. Квохтание кур, которых держали в плетеных корзинах. Шипели гуси, тянули шеи, норовя ухватить покупателей красными клювами.

      Ползали крабы, не желавшие смиренно ждать своей участи.

      Дымилась свежая печень, и две старухи самозабвенно ругались над куском вырезки. Обе были одеты богато, но за плечами их виднелись огромные корзины.

      – Это домоправительницы, – пояснила Шину. – Из тех, которые опытные. Знают, как сберечь хозяйские деньги…

      Помолчав, она добавила:

      – Но не всегда хозяин об этом знает. Слыхала, многие так верят слугам, что деньгам вовсе счет не ведут.

      Это было ей непонятно. И мне странным казалось то, как сочетаются в ней две части этой натуры: безоговорочная вера в правоту обычаев, которые вовсе отказывали ей в праве на разум и самостоятельность, и удивительная практичность.

      Мы шли мимо мясных рядов, где мяса почти и не осталось, а то, которое было, Шину сочла неоправданно дорогим. Мимо морских, где торговали не только рыбой, но и водорослями, что влажными, бледно-зеленого цвета, что сухими, сложенными в аккуратные стопки. Иные сворачивали, будто свитки, запихивая внутрь клочки лимонной травы. И Иоко знала, что от этого листы обретают особый вкус.

      Дорого.

      Были здесь и крупные мидии в бочках, и морские звезды, и прочие обитатели порой весьма удивительного вида. Соленые осминожьи щупальца или мешочки с чернилами каракатицы.

      Ракушки.

      Обломки кораллов. Доски, вымоченные дочерна и с набитыми на них знаками, про которые Шину обмолвилась, что годятся они для корабельщиков, которые удачи ищут. И то надобно знать, с какого судна доска взята и кто знак чертил, а то только хуже будет.

      Узкогорлые бутыли с маслом. И мешки риса, круглого и длинного, бурого, красного и зеленого. Изредка – белого, разложенного в махонькие полотняные мешочки. Этот стоил непомерно дорого, а потому был отвергнут Шину.

      Нам сойдет и тот, который попроще.

      Масло.

      И мука, за которую приходится отсчитывать несколько серебряных монет, но это вполовину меньше, нежели запросили сразу. Шину умеет торговаться и любит, я вижу это по ней. Она просто-таки расцвела, оказавшись в своей стихии. Здесь, казалось, ей был известен каждый уголок. И согнутая в полупоклоне спина ее распрямилась. Поднялся подбородок. А в глазах появился характерный азартный блеск.

      – Да что ты говоришь? – Взмах руки, и широкий рукав скользит над мешочками с приправой. – Думаешь, если я женщина, то глупа и не способна отличить хороший корень имбиря от залежалого?

      Она грозно хмурила брови и перебирала приправы. Что-то терла, что-то нюхала. Цокала языком и кивала, выслушивая уверения торговца, клявшегося, что травы у него наилучшие.

      – Тьерингам это рассказывай, – фыркнула Шину и развернулась. – Альгасс морской взять еще можно, но не за полтора серебряных…

      И торг начинался по кругу.

      – А рыбу лучше у рыбаков брать. – Шину успевала и со мной делиться нажитой своею мудростью. – Я знаю честных людей, просят втрое меньше, чем эти перекупщики, а рыба всегда найсвежайшая…

      Я