Как обойтись без соперницы?. Евгения Халь

не прикладывала.

      И вдруг Ланфрен произнес:

      – Екатерину Градову. Поздравляю с новой ступенькой в карьере и днем рождения!

      Все головы повернулись ко мне. Я почувствовала многоголосый, но беззвучный, глубоко загнанный внутрь женский вопль:

      – Ах ты, стерва! Чем же ты лучше меня?

      Я встала и пошла к Ланфрену. Если бы женские взгляды были огнестрельным оружием, то от меня не осталось бы даже крошечного ошметка. Ничего! Пока я шла, меня двести раз расстреляли из крупнокалиберного, сто раз испепелили ядерными зарядами и пятьсот раз выцарапали мне глаза. Над конференц-залом развернулся невидимый, но огромный плакат: "Эту овцу? Да за что? Она же никакая! Ни кожи, ни рожи!"

      После собрания мы – я и Ланфрен – сидели у него в кабинете. Он перечислял мои обязанности, давал ценные указания, вводил в курс дела. Деловито, кратко – обычный рабочий процесс. Но взгляды, которые он бросал на меня, были многозначительнее слов. Я знала, что нравлюсь ему. Шестым или седьмым невидимым женским чувством я улавливала невидимые флюиды и пухлых амуров с луками и стрелами. Один амур своей работой явно был доволен. Стрела его достигла цели и торчала из спины Ланфрена. Вопрос в том: как глубоко зашла стрела? Действительно ли она вошла в сердце или просто слегка зацепила?

      Второй амур все никак не мог прицелиться, чтобы выстрелить в меня. Он крутился вокруг так и этак, я его не видела, но чувствовала как его крылья ударяют по моему лицу. Я старательно уворачивалась от его стрел. Этот пухлый весельчак просто не понимал, как я боялась ошибиться снова!

      Да и дочка моя – как ей объяснить, что в жизни мамы появился другой мужчина? Но с другой стороны, что мне мешает урвать немножко женского счастья? Разве я его не заслужила? Главное: не увлекаться, ничего не ждать. Котлеты не жарить. Рубашки не стирать. Не врастать, не сплетаться корнями. Но как? Разве я так умею? Ни я, ни одна наша женщина так не сможет.

      Недаром все иностранцы так хотят жениться на русских. Мы же не умеем не врастать. Почти не умеем. Нам только предстоит научиться у европеек и американок жить отстраненно, заниматься саморазвитием, и, прежде всего, думать о себе.

      А мы привыкли – в омут с головой. Мы привыкли все на себе тащить.

      Мы же на себе страну вывезли: революцию, коллективизацию, войну, перестройку.

      В плуги вместо лошадей кто впрягался? Бабы русские. Бабушки наши. Мы их еще помним. И красивые, и ловкие, и умные, и ко всему привычные.

      А в перестройку кто челночил? Опять бабы. Мужики-то многие подрастерялись. Новая страна, новая жизнь. А нам, бабам, теряться некогда было. Мы в политике не разумеем. Все по мелочи шуршим. Как взвалили на себя баулы клетчатые самопальные, так и рванули в Турцию за шмотками. А потом сами это шмотьё продавали на базарах рядом с поляками. Те реально шары выкатывали в удивлении. У них-то к нам с товаром сплошные мужики ездили. Лак для ногтей везли, трусики-недельки да лаки для волос.

      Их панночки – все там Барбары Брыльские. На гитаре тренькали, мужа дожидаючись.