Экипаж. Александр Митта

в виду, Скворцов – человек для семьи совершенно неподходящий. Механик он первоклассный, этого не отнимешь, но с женщинами… Поэтому советую: если он начнет к тебе клеиться, гони его ко всем чертям!

      – Спасибо, я так и сделаю. А если не начнет?

      – Да ты не улыбайся. Вы все так. Каждая думает: «Пускай он с другими плохой, а я такая красавица, такая умница, что со мной он будет очень хороший…» А после плакать придется!

      Тамара слушала и смотрела вбок, на губастого старика, который демонстрировал желающим дрессированную обезьянку. Обезьянка кувыркалась на асфальте, и Тамаре очень хотелось подойти и посмотреть. Но прерывать командира было неудобно.

      – А знаете, кого я сегодня вез? – говорил Валентин Ненароков, стягивая свитер. – Изюбра и нутрий для заповедника. Они у меня…

      – Мама! – громко перебила Аля. – Гляди, веник весь обтерхался. Неужели нельзя новый купить?

      Мать промолчала, чтобы не мешать рассказу Валентина. Но Аля хотела именно мешать: она была не в духе и, как всегда, вымещала это на муже.

      – Да… Так вот, еле их довез. Они у меня… – снова начал Ненароков, но жена опять перебила:

      – Ты за квартиру заплатил?

      – Заплатил. Я ж тебе говорил.

      – А за свет?

      – И за свет. И за телефон. Ты нарочно перебиваешь? Так я Алику буду рассказывать, раз тебе неинтересно… Алик, изюбр – это знаешь кто? Такой олень. У него рога, как… Как…

      Найти сравнение Ненароков не успел.

      – Алик, иди стричься! – скомандовала Аля. – Мама, его надо подстричь.

      – Прямо сейчас? – робко спросила Евдокия Петровна: она понимала, что Аля добивается ссоры, и заранее жалела зятя.

      – А когда? Когда у ребенка колтун собьется?.. Алик, иди сюда! Кому сказано?

      Алик уперся, хныкал. Мать шлепнула его по попке, тогда он заплакал всерьез.

      – Ну что ты делаешь? – с досадой сказал Ненароков. – На меня злишься, а его бьешь… Не плачь, сынка. Смотри, чего я тебе привез.

      Он пошел в коридор и вернулся с картонной коробкой. В ней сидел детеныш нутрии, покрытый грубым пухом, с перепончатыми, как у утки, лапками, но не красными, а черными.

      – Мы!.. Мы! – обрадовался Алик.

      – Ну, не мышка, но вроде. Нутрия. Мне в питомнике подарили.

      Аля только этого и ждала.

      – Ты чего на стол крысу ставишь? Убери сию минуту!

      – Правда, Валечка. Уж на стол-то не надо бы, – сказала и Евдокия Петровна. А дочь уже перешла на крик:

      – В помойку ее! В ведерке утопить гадость эдакую… Это он нарочно, мама, чтоб на нервах моих поиграть!

      Ненароков слушал, слушал – и наконец не выдержал:

      – Да ты замолчишь когда-нибудь? Ну что это за жизнь такая?!

      – Тебе не нравится? Так уходи – никто не заплачет! Разведемся – и дело с концом!

      – Вот опять ты, Аля… Зачем глупости говоришь?

      И Ненароков отступил в привычном направлении: на крыльцо.

      …Он сидел с незажженной сигаретой и вспоминал разговор,