Бегство из Центральной Азии. Павел Степанович Назаров

улицу.

      – Люди очень обеспокоены тем, что не видят вас, – сказал один из офицеров. – Они боятся, что вы снова будете схвачены красными. Выйдите и покажитесь им. Все беспокоятся за вас, хотят убедиться, что вы живы и в добром здравии.

      Мы оставили книги и вышли. Во внутреннем дворе, заполненном толпой, устроившей нам бурную встречу, я увидел курьезную сцену.

      У массивной тюремной стены стояла дрожащая фигура. Это был мужчина, более похожий на обезьяну, чем на человека, среднего роста, крепко сбитый, с длинными руками, неуклюжим тяжелым телом, спутанными черными волосами, очень низким лбом и маленькими синими глазами.

      Напротив, всего в нескольких шагах, на ступенях тюрьмы стоял молодой князь С., направив на него дуло револьвера. Князь повернулся ко мне, как бы спрашивая взглядом, стоит ли ему нажимать на спусковой крючок.

      – Простите! Простите меня! – слова человека, охваченного ужасом, сливались в какой-то дикий вой и мало походили на человеческую речь. – Я всегда был против жестокости… Я всегда был против расстрелов… Я защищал буржуа… Я буду помогать вам… Пощадите меня…

      Невольно улыбнувшись, я узнал в нем военного комиссара Пашко[21]. На его счету были тысячи смертей, сотни человек, замученных зверскими пытками. До Ташкента он участвовал в диких расправах большевиков в Севастополе, когда были расстреляны десятки тысяч офицеров и солдат Белой гвардии. Я вспомнил его знаменитые слова: «Встретитесь на дне морском», – они были произнесены Пашко в след утопленным его людьми сотням офицеров старого военно-морского флота. Безоружных либо расстреливали в упор, либо живыми топили в море, привязав к ногам груз. И этот человек, известный своей жестокостью, молил о пощаде! Пашко был настолько жалок, что смех прошел по толпе.

      – Оставьте его пока, – сказал я князю. – Мы должны допросить его, он может сообщить нам немало полезных сведений.

      Комиссара посадили в грузовик и увезли в штаб восстания.

      Я подумал, что революции выводят на роль вождей отъявленных негодяев, неспособных даже достойно умереть. Только отсутствием благородства, можно объяснить их удивительную трусость, когда дело касалось их собственной жизни.

      На улице я встретил толпы людей, и русских, и местных, все счастливо улыбались. Они окружали меня, поздравляли с освобождением, пожимали мне руки и обнимали.

      Внезапно все замолкли. Радостные крики сменились тревожным шепотом. Я огляделся в поисках причины, изменившей настроение людей. В дальнем конце улицы появился отряд всадников, стремительно скачущих к нам. «Что это? Кто они? Красные или белые? Друзья или враги?» – тревожные мысли замелькали у меня в голове. Толпа затихла, оцепенев. Люди, испытавшие многое и только что – радость освобождения, ждали с тревогой возможного возвращения кошмара.

      Вдруг из тысяч глоток вырвался крик: «Ура!»

      Это был кавалерийский отряд белых, посланных генералом Л.К. к нам на помощь, он думал, что тюрьма все еще не была освобождена.

      Я шел домой очень медленно, меня останавливали и приветствовали со всех сторон.

21

Пашко – среди ведущих военных комиссаров Туркестанской АССР такой фамилии не значится. Бейли пишет, что Пашков «был один из лидеров мятежа на Черноморском флоте в Одессе».