Жаркий август. Андреа Камиллери

оставьте так. Это ведь ничем не чревато?

      – В смысле для верхнего этажа? Нет, совершенно.

      – Хочу показать эту красоту хозяину агентства, у которого мы сняли дом.

      Оставшись один, он принял душ, обсох на солнышке, оделся. Достал еще бутылку пива. Аппетит между тем разыгрался нешуточный. Где это гуляет вся компания?

      – Ливия? Вы еще в травмпункте?

      – Нет, уже подъезжаем. Бруно в полном порядке.

      Он положил трубку, потом набрал номер траттории Энцо:

      – Это Монтальбано. Понимаю, уже поздно, вы закрываетесь. Но если мы подъедем вчетвером вместе с трехлетним пацаненком максимум через полчасика, может, вы нас покормите?

      – Для вас мы завсегда открыты.

      Как обычно бывает, когда опасность уже миновала, на всех вдруг напала такая смешливость и такой волчий аппетит, что Энцо, глядя, как они без конца хохочут и метут все так, будто неделю не ели, не выдержал и спросил, что они отмечают. Бруно разошелся, как пьяный: вскакивал и махал руками, уронил сперва вилку с ложкой, потом стакан, который, по счастью, не разбился, и под конец опрокинул Монтальбано на брюки бутылочку с маслом. Комиссар на долю секунды пожалел, что слишком быстро достал его из ямы. Но тут же устыдился этой мысли. После обеда Ливия с друзьями вернулись в Пиццо, Монтальбано же сбегал домой, переоделся и отправился на работу.

      Вечером он спросил у Фацио, может ли кто-нибудь подбросить его на машине.

      – Да, комиссар. Галло.

      – А больше никого нет?

      Ему совершенно не хотелось повторять утренние гонки в Индианаполисе.

      – Не-а.

      Едва сев в машину, он взмолился:

      – Галло, сейчас спешки нет. Не гони.

      – Так вы сами скажите, сколько мне держать.

      – Тридцать, не больше.

      – Тридцать?! Комиссар, я так и водить-то не умею. Еще, чего доброго, врежемся. Может, хотя бы пятьдесят – шестьдесят?

      – Ну ладно.

      Все шло нормально, пока они не свернули с шоссе на ведущую к домику грунтовку. Едва они поравнялись с тем из домов, что поплоше, как на дорогу выскочила собака. Галло рванул руль в сторону и только чудом не врезался во входную дверь. Правда, разбил стоявший рядом глиняный кувшин.

      – Порча имущества, – заметил Монтальбано.

      Пока они выходили из машины, дверь домишки открылась и появился крестьянин лет пятидесяти: бедно одетый, в замызганной кепке.

      – Чего там? – спросил он, зажигая висевшую над дверью лампочку.

      – Мы разбили ваш кувшин и хотели бы возместить ущерб, – отвечал Галло на самом что ни есть правильном итальянском.

      Реакция была странная. Мужчина бросил взгляд на служебную машину, молча развернулся, выключил лампочку и скрылся за дверью. Галло остался стоять столбом.

      – Просто он увидел, что мы на полицейской машине. Похоже, он нас недолюбливает, – сказал Монтальбано. – Попробуй постучать.

      Галло постучал. Никто не открыл.

      – Эй, там, в доме!

      В ответ тишина.

      – Поехали, –