Гёте. Жизнь как произведение искусства. Рюдигер Сафрански

смысла пересказывать эту историю, подробно изложенную Гёте в «Поэзии и правде», поэтому мы остановимся лишь на отдельных ее моментах. В один прекрасный летний день вместе с Вейландом Гёте в костюме бедного студента-теолога приезжает в Зезенгейм. Он любил маскарад, любил появляться в обществе инкогнито, играть в прятки с окружающими – эта любовь проявилась позднее и во время его путешествия на Гарц и в Италию.

      У Брионов он появлялся даже в нескольких разных образах. Сначала он выдавал себя за бедного студента богословия. Когда после первой совместной прогулки с Фридерике при луне он почувствовал, что влюбился, на следующее утро он выбежал из дома и в соседней деревне переоделся деревенским парнем Георгом. Это внесло еще большую сумятицу. Роман с Фридерике развивался стремительно. Игры в фанты, веселые компании, прогулки, знойные летние дни и звездные ночи – все это только усиливало взаимное влечение. Родители Фридерике заметили, что их дочь и Гёте стали почти неразлучны, и были готовы оставить их «в таком состоянии неопределенности, покуда случай на всю жизнь не определит отношения лучше, чем издавна взлелеянные намерения»[224]. Отец Фридерике обсуждал с гостем планы по перестройке дома, что напомнило Гёте архитектурные увлечения его собственного отца. Так незаметно проходили эти счастливые дни. Первое появление Фридерике: «В ту же ми нуту она и вправду показалась в дверях, точно на этом сельском небе взошла прелестнейшая звезда»[225]. Влюбленный Гёте о Фридерике: «Ее движения, фигура выглядели всего обольстительнее, когда она поднималась по крутой тропинке; прелесть ее, казалось, соперничала с усеянной цветами землей, а ласковая веселость черт – с синевой неба»[226]. Но он уже чувствует неизбежность расставания: «Такую юношескую, бездумно вскормленную любовь можно сравнить с выпущенною в ночи бомбой; чертя в своем полете тонкую блес тящую линию, она взвивается к звездам, на мгновение даже будто задерживается среди них и опять летит вниз, той же дорогой только в обратном направлении, и, кончая свой лет, приносит гибель и разрушение»[227].

      Но почему у этой истории такой конец, почему возлюбленный не сдержал того, что, по всей видимости, обещал, пусть не словами, но всем своим поведением? «Причины отказа девушки неизменно признаются уважительными, юноши – никогда»[228].

      Оглядываясь назад, Гёте излагает события этого романа так, будто ему с самого начала было ясно, что «ее любовь <…> сулила только несчастье»[229]. Следует ли видеть в этом лишь проекцию более поздней рассудительности на зарождающуюся юношескую любовь? Здесь следует напомнить, как молодой Гёте писал школьному другу Моорсу о своей любви к Кетхен Шёнкопф: «Прекрасная душа моей Ш. мне порукой, что она никогда не оставит меня прежде, чем долг или необходимость повелят нам расстаться»[230]. Стало быть, уже тогда нахлынувшая на него влюбленность была подчинена трезвому, реалистичному разуму: история, которую я переживаю сейчас

224

СС, 3, 391.

225

СС, 3, 364.

226

СС, 3, 385.

227

СС, 3, 420.

228

Там же.

229

СС, 3, 389.

230

WA IV, 1, 61 (1.10.1766).