Аспазия Ламприди. Греческие повести и рассказы. Константин Леонтьев

кругу такое важное событие, что я не могу не сообщить его тебе. Розенцвейг посватался за мою сестру.

      Вот как это было. Нас с ним пригласили франки на пикник в Серсепилью, в очаровательный сад Шекир-бея. Нам показалось неловко отказаться. Да и консул гнал нас туда и сердился, что мы неохотно отправляемся. Музыка была хороша, фонтаны журчали, птички кротко пели, цветники роскошно пестрели, краше восточных ковров. Я сначала танцевал, потом удалился в беседку с Розенцвейгом.

      Мы сели.

      – Не ехать ли домой? – спросил я.

      – Нет, – ответил он, – неловко. Обидятся. А меня и без того уж они ненавидят…

      Потом я сказал:

      – Если бы в этом саду да с любимой женщиной прожить хоть месяц.

      Розенцвейг на это сначала ничего не отвечал, потом сказал:

      – Я и в таком маленьком саду, как ваш, готов свековать с любимою женщиной… Возьмем, например, хоть вашу сестру. Насколько она в своей простоте лучше этих европейских сорок, с которыми вы сейчас так глупо носились в вихре вальса!..

      – Что же, – я говорю, – особенного в моей сестре? Добрая, простая, правда, хорошенькая девочка, читать, писать кой-как умеет, песенки поет… вот и все!

      Розенцвейг вспыхнул.

      – Да когда ж люди поймут, что не все то изящно, что принято нами?.. От вашей сестры дышит весной… Она сама песня! Читать! Писать! Стыдитесь! Когда я вижу, как она проходит мимо наших окон с корзинкой за диким салатом и, нагибаясь, напевает песни, – я без ума от нее… Знаете, мне даже нравится, что коса ее светлее передних волос, потому что она носит ее всегда на солнце поверх повязки… Все мне в ней нравится. Когда она склонит немного головку набок и так томно скажет: малиста (да, конечно), – это одно «малиста» может свести человека с ума! А вы разве не наблюдали, как она смотрит в небо, когда подает гостям варенье на подносе? Да где вам? На то вы брат, чтобы ничего не видеть! Недаром вы и с нигилистом русским в переписке…

      Я отвечал ему на это, шутя:

      – Женитесь, если она такая прелесть…

      – Вы не шутите?

      Что мне было делать? Я действительно пошутил, я никогда не думал, чтобы он решился на этот шаг.

      Я сказал: «Как хотите: хотите, пусть будет шутка; а не хотите, пусть будет не шутка…»

      Розенцвейг взял меня за руку и сказал:

      – Ну, спасибо! Так завтра передайте это и родным. Ушел из беседки и вскоре вовсе скрылся.

      Я, право, не знаю, радоваться или нет? Завтра поговорю прежде с Хризо: что она скажет? Мне кажется, она должна счесть это за неслыханное счастье.

      24-го июля.

      Мне не удалось сразу передать сестре предложение Розенцвейга.

      Сегодня воскресенье, и она прямо от обедни ушла в гарем к Рустему-эффенди.

      Долго я ждал ее, от нетерпения ушел из дома и вернулся только к полудню.

      Хризо вернулась, и я застал ее перед зеркалом; она подходила и отходила от зеркала, поправляя новые золотые серьги с маленькими яхонтами.

      Я спросил:

      – Что