Люди идут по дороге. Сергей Владимирович Киреев

смотрел на судью – как-то был растревожен,

      Полз по швам понятийный её аппарат.

      «Сволочь! Гад! – продолжала солировать Танька, —

      Он влетел метеором на мой небосклон,

      Сквозанул напрямик наподобие танка!

      Это я метеор! Я главнее, чем он!

      Да, была у нас крепкая смычка и связка, —

      Словно клюв и крыло, словно молот и серп,

      Были мы заодно, но закончилась сказка, —

      Пусть ответит, подлец, за моральный ущерб!»

15

      Ну, что тут скажешь? Ничего не скажешь —

      Тяжёлый случай. Клиника. Кошмар.

      И ничего тут против не докажешь,

      И не подточит нос любой комар.

      Я смелый был в тот миг, лихой, рисковый, —

      Я в пабе-то отметился с утра, —

      «Прошу Вас, Ваша честь, имею слово!

      У Вас тут хрень и полная мура!»

      Меня как будто ветром с ног сбивает.

      Стою, волнуюсь, колотун внутри.

      Мне дали слово, чудеса бывают:

      «Ну что? Назвался груздем – говори!»

      И я сказал, что честь всего дороже,

      Что без любви нам, русским, свет не мил,

      И что в России сразу бьют по роже

      Тому, кто про понятия забыл.

      Судьба нас дома месит, словно глину,

      И даже поднимает на ножи,

      Но если ты уж родину покинул,

      Держи, как говорится, хрен во ржи!

      «Россию не позорь! Да-да, Танюха,

      Покровку, Патриаршие Пруды —

      Чего ты здесь жужжишь-то, словно муха,

      Виляешь, как червяк, туды-сюды!

      Женёк, я это знаю, благородный человек,

      Он полюбовно выпишет тебе нормальный чек,

      Ну, и кончай высасывать из пальца

      Проблемы, где их нет!» Я целый зал заворожил

      Рассказом, как Женёк Танюхе голову вскружил,

      Историей про наш пикник, про зайца.

      «Господа, – я сказал, так не честно, ей-Богу,

      На корню, сколько Танька теперь ни злословь,

      Память, жизнь убивать, как таблеткой изжогу,

      Всё за бабки продать – и мечты, и любовь!

      Да, ей Женька какое-то там пианино

      Подарил вместо арфы. Не спорю. Косяк.

      И чего – расстрелять его, сукина сына?

      Потопить его на хрен, как крейсер «Варяг»?

      «Тут другие дела, – мне шестёрка ответил, —

      Их уже развели, мол, уймись, идиот!»

      «Не-не-не! – я сказал, – тут дела ровно эти —

      То, что Танька за бабки любовь продаёт!

      Пусть я лохом кажусь, потому как не местный,

      Но продажа любви – это полная жесть.

      Так с любовью нельзя, Ваша честь, так не честно!

      Тут уж выбор стоит – честь Вы или не честь!»

16

      И вот – вердикт. У Таньки даже челюсть

      Едва не отвалилась: ну, дела!

      Ей от активов Женьки – только четверть.

      Она, признаться, бо́ льшего ждала.

      Он вертится волчком: «Утрись, дурёха!»

      Его всего от радости трясёт:

      Три четверти – совсем не так уж плохо,

      Он опасался, что отнимут всё!

      Короче, он не зря, как бык, бодался,

      Он