Найти виноватого. Джеффри Евгенидис

рука об руку с Томасиной и принимал аплодисменты. Когда все утихли, я услышал, что по-прежнему играет Джексон Браун. Я наклонился к Томасине и прошептал:

      – Помнишь, как мы под него танцевали?

      – Мы под него танцевали?

      – Ты не помнишь?

      – Да у меня уже сто лет этот альбом. Я миллион раз под него танцевала.

      Она отпустила мою руку.

      Мой стакан снова опустел.

      – Можно задать тебе вопрос, Томасина?

      – Какой?

      – Ты вообще думаешь о нас с тобой?

      – Уолли, не стоит.

      Она отвернулась и опустила взгляд, после чего сказала:

      – Я тогда была сама не своя. Вряд ли была способна на отношения. – Голос ее звучал нервно и резко.

      Я кивнул. Я сглотнул. Велел себе не задавать следующий вопрос. Оглядел камин, словно он очень меня интересовал, а потом все равно спросил:

      – А о ребенке нашем ты думаешь?

      У нее слегка дернулся левый глаз – только так и можно было понять, что она меня услышала.

      Она глубоко вдохнула и выдохнула:

      – Это было давно.

      – Знаю. Просто я вижу, как тебе сложно, и думаю, что все могло бы быть иначе.

      – Вряд ли. – Она сняла с моего пиджака пушинку, нахмурилась. Потом выбросила ее. – Господи! Иногда жалею, что я не Беназир Бхутто или кто-нибудь в этом роде.

      – Тебе хотелось бы стать премьер-министром Пакистана?

      – Мне хотелось бы, чтобы меня выдали замуж по расчету. Мы бы с мужем переспали, а потом он пошел бы играть в поло.

      – Правда?

      – Нет, конечно. Это было бы ужасно.

      Прядь упала ей на глаза, и Томасина отбросила ее. Оглядела комнату. Потом выпрямилась и сказала:

      – Мне надо пообщаться с другими гостями.

      Я поднял стакан.

      – Плодись и размножайся, – произнес я.

      Томасина сжала мне руку и отошла.

      Я остался стоять на месте, якобы попивая из пустого стакана, чтобы занять руки. Оглядел комнату в поисках незнакомых женщин. Таких здесь не было. Подойдя к бару, я попросил шампанское. Барменша трижды наполняла мой бокал. Ее звали Джулия, и она занималась историей искусств в Колумбийском университете. Пока я стоял у бара, Диана вышла в центр комнаты и постучала по бокалу. Остальные тоже зазвенели бокалами, и постепенно стало тихо.

      – Прежде чем мы всех выгоним, – начала Диана, – мне бы хотелось поблагодарить нашего щедрого донора Роланда. Мы искали по всей стране и, можете поверить, конкуренция была очень высока.

      Все рассмеялись. Кто-то крикнул:

      – Роланд ушел!

      – Ушел? Что ж, выпьем за его сперму. Она-то у нас осталась!

      Снова смех. Чьи-то пьяные возгласы. Теперь и женщины, и мужчины взялись за свечи и начали ими размахивать.

      – И наконец, – продолжала Диана, – мне бы хотелось поздравить нашу будущую – тьфу-тьфу-тьфу! – мать. Она бесстрашно добывала орудие производства, и ее пример нас всех очень вдохновляет!

      Томасину вытащили в центр комнаты. Все улюлюкали. Волосы ее растрепались, она покраснела и заулыбалась. Я тронул руку Джулии, протянул ей свой стакан.