Боги великой пустоты. Мертвец. Дмитрий Расторгуев

быть мёртвым? – размышлял Берт, – Что ты чувствуешь, умирая? Боль? Страх? Каково это – перестать жить?» Но об этом никто поведать не мог. Висельники никогда не расскажут, что испытали, когда верёвка сдавливала шею. Берт слышал истории, в которых людям являлись их умершие родственники, но даже там умалчивалось о том, каково это – умирать и быть мёртвым.

      Проехав через ров по подъёмному мосту, соединяющему город и замок, повозки поползли по косогору ко вторым воротам, расположенным наверху между двумя толстыми оборонительными башнями. По одну сторону дороги тянулась отвесная скала, плавно переходящая в крепостную стену, по другую – крутой склон, спускающийся к полноводной реке. Подъём к воротам должен был представлять огромную трудность для вражеских армий, решивших штурмовать замок.

      Трёхэтажная тюрьма находилась в одной из внешних стен крепости.

      – Вот и всё, приехали, – печально произнёс Даг, когда телеги остановились. – Что ж, всё когда-нибудь заканчивается.

      Первыми высадили Дага и Тило. Куда их повели, Берт не знал, но больше он их не видел. Его самого вместе с Маном и Эметом проводили в просторное подземное помещение, глядя на которое, Берту снова пришлось испытать ужас, а поджилки его затряслись сильнее, чем когда-либо, ведь тут была камера пыток. Один вид окровавленных кресел, лож, дыб и инструментов, развешанных по стенам, мог заставить содрогнуться даже самого мужественного человека. «Зачем мы здесь?» – в панике подумал Берт. Ответа на этот вопрос долго ждать не пришлось. Всех троих подвели к печи, из жерла которой торчали железные прутья. Пузатый палач в кожаных перчатках вытащил один из них – на раскалённом конце виднелся небольшой знак. Два стражники крепко схватили Мана.

      – Что вы будете делать? – дрожащим голосом пролепетал он.

      – То же, что и с остальными каторжниками, – спокойно произнёс палач. – Не дёргайся: некрасиво получится.

      Толстяк быстрым, отточенным движением руки приложил раскалённый конец прута ко лбу Мана, и у заключённого вырвался крик.

      Схватили Эмета. Тот начал упираться:

      – Вы не можете! Я свободный человек! Отпустите!

      – Не дёргайся, я сказал, – палач был неумолим, – или, небось, вот на то кресло хочешь?

      Он приложил клеймо ко лбу сына виллана, и очередной вопль огласил стены.

      У Берта перед глазами всё плыло, когда его подтащили слежом. Раскалённый кусок железа пребольно ужалил лоб, и мир пред глазами померк.

      Очнулся Берт на пути к камере, его волокли под руки два солдата. В голове мутило, лоб жгло адским огнём.

      – Куда их девать-то? – слышал он голос тюремщика. – Мест нет!

      – Придумаешь что-нибудь, – ответил другой голос. – Этап отправится уже скоро, потерпят.

      Берт и Эмет оказались в одной камере, а Мана увели в другую. Войдя в длинное, узкое помещение, Берт тут же окунулся в смрад немытых тел, смешанный с вонью из бадьи с фекалиями, стоящей в углу. Свет сюда поступал, как от коридорных фонарей, так