Человек на войне (сборник). Алексей Солоницын

или иначе инфекцию занес. Ни есть, ни спать толком не мог. Трое суток отпаивала его бабушка, бабулечка Антонина Васильевна отваром тысячелистника и конского щавеля, пока спала температура и прекратило свистать изо всех щелей. Еще сутки отсыпался и отлеживался и шестнадцатого отправился к линии фронта.

      На подходе к деревне Виняголово, что в четырех километрах от Погостья, остановил его шедший навстречу дедок в стеганой суконной ушанке домашнего шитья, с завязанными на затылке ушами, и еловым узловатым посошком в руке.

      Остановился, поправил котомку за плечами, внимательно осмотрел Мишу и спросил:

      – Ты, хлопчик, куда путь держишь?

      – Так. Хожу. Родители без вести пропали, вот и хожу по добрым людям. Я им по хозяйству помогу, они меня покормят.

      – Возвращайся, хлопчик, нельзя тебе туда. Твоих третьего дня немцы арестовали, когда они линию фронта хотели перейти. Сейчас их в Виняголове в бане держат под замком. И охрана выставлена[7].

      – Ошибаетесь, дедушка. Нет у меня никаких своих. Один я, сирота.

      – Ошибаюсь не ошибаюсь, путаю не путаю… Неважно это. Одно говорю – тебе туда нельзя. Убьют.

      Ухватил мальчика за запястье и вел так обратно с полкилометра, до развилки. Вел молча, о себе не рассказывал и вопросов никаких не задавал. У развилки махнул посошком вдоль большака и сказал:

      – Ступай в прямом направлении. А мне сюда. – Повернул на боковую дорогу и вместо прощальных слов добавил: – Я в Гражданскую партизанил. Красным партизаном был, значит. Смекаешь?

      И не нуждаясь в ответе, ушел по разбитой проселочной дороге.

      Вот так. Как говорится, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Не свались он с животом – и хана ему.

      До деревни Ханхилампи, охватывающей полукольцом ламбушку, небольшое озерцо, добрел уже в сумерках – зимой на севере темнеет рано.

      Постучался в один из домов.

      – Кто там? – женский голос.

      – Хозяйка, пустите погреться.

      – Нет у нас места. Сами в тесноте живем.

      – Мне места не надо. Посижу, где скажете, согреюсь немного. А как буду в тягость, то дальше пойду.

      – Погреется он. Ты в лес ездил, дрова пилил, колол, чтобы греться? – проворчала хозяйка, однако дверь отперла и в дом впустила.

      Это была молодая, но утомленная работой и заботами карелка. И как раз сейчас она с двумя малыми детьми собиралась за стол. Видимо, этим объяснялась ее неприветливость: самим еды в обрез, и еще один рот объявился.

      – У меня свое, – чтобы успокоить ее, Микко положил на стол вареные в мундире картофелины и кусочки хлеба.

      Женщина потрогала картофелины, вздохнула:

      – Они же мерзлые, как ты их есть будешь? А туда же: со своим пришел. – Посмотрела на Микко: ребенок, совсем еще ребенок. – Ешь, что на столе. Как говорят, где трое прокормятся, там и четвертый с голоду не помрет. Ты чей будешь?

      – Метсяпуро. Микко Метсяпуро.

      – Не слышала. Куда ж ты, на ночь глядя, собрался, Микко Метсяпуро?

      – К

7

Вероятнее всего, это была группа Николая Кузьмина, состоящая из 6–7 подростков. 15.11.41 г. группа задержана фашистами при попытке перейти линию фронта. Расстреляны 05.12.41 г. на льду реки Мги возле деревни Виняголово. По некоторым сведениям, самому младшему из них, двенадцатилетнему пареньку, удалось бежать. Дальнейшая судьба его неизвестна.