Человек на войне (сборник). Алексей Солоницын

бумаги и огрызок карандаша.

      – Шпион? – кричит немец.

      – Нет, – отвечает тот по-русски.

      – Русский шпион, – уже утверждает жандарм. И бьет кулаком в лицо. Бьет, как мужика, изо всей силы. Наступает упавшему мальчишке сапогом на горло и стоит так, пока мальчик не перестал трепыхаться.

      Микко невольно ускоряет бег, изо всех сил отталкивается палками – прочь, прочь от этого страшного места.

      Не так быстро, как первую, прошел и вторую деревню, вытянувшуюся вдоль речки.

      И опять повезло. Ближе к вечеру его догнал санный поезд, мобилизованные немцами на извоз крестьяне из русских деревень. Поведал и им свою легенду, вернее, часть ее.

      Упомяни, что совсем недавно был в Ленинграде, начнутся расспросы: что там и как там. Правду говорить рискованно, вряд ли немцы такое скопление русских без своих глаз и ушей оставили, наверняка в группу внедрены предатели. А говорить то, что было отработано в соответствии с легендой как линия поведения – зачем своих, уж если не обманывать, то вводить в заблуждение и душу им травить, рассказывая только про бедствия блокадников.

      Посочувствовали и взяли с собой.

      – Садись в любые сани и поезжай, пока по пути.

      Но о себе мало что сказали. Может быть, его опасались, может, кого из своих подозревали, а скорее всего, жизнь под оккупантом приучила их сто раз подумать прежде, чем слово сказать.

      Поздно вечером остановились на ночлег. Поужинали как-то уныло, лишь бы «кишку набить», и сразу же легли спать.

      Хотелось спать, и глаза закрывались, но сон не шел. Лезло в голову, проигрывалось то, что предстояло ему сделать здесь, за линией фронта. А когда эти заботы оставили, громко храпевший дядька мешал заснуть. Его будили, поворачивали на бок, но, заснув, он снова ложился на спину и начинал храпеть.

* * *

      Мама вспомнилась.

      Как-то, Миша тогда в очередной раз перечитывал островную жизнь Робинзона Крузо, а мама, вывалив из мешка на пол старые носильные вещи и тряпочки, перебирала их, подозвала его нежным умильным голосом:

      – Мишутка, подойти ко мне, сынок.

      – Что?

      – Твоя, – мама приложила к его груди маленькую распашонку. – Давай примерим?

      – Ну, вот еще… Чего придумала, – недовольно проворчал Миша. – На один палец только налезет.

      – Какой же ты тогда крошечный был. И хорошенький.

      Усадила Мишу рядом с собой на пол и рассказала, что они, особенно папа, очень хотели мальчика, сына. Папа даже имя заранее приготовил. И когда мама была в интересном положении, папа часто прижимался щекой к ее животу и тихонечко окликал:

      – Миша-а, Мишенька-а, ты меня слышишь?

      – А если там девочка? – сомневалась мама.

      – Тогда в следующий раз будет Миша, – не огорчался папа и такому разрешению от бремени. И сейчас оптимизма не терял, опять принимался звать: – Миша-а, Мишутка-а…

      Поначалу мама смотрела на папины затеи только как на желание подольше быть возле нее и ласковее к ней относиться. А потом,