Человек на войне (сборник). Алексей Солоницын

А когда товарищ старший лейтенант вернулся, сказал: ну, что я говорил.

      – А ты ему что ответил?

      – Сказал, что я и не возражал.

      – Понятно. А он не сказал, как определил, что человека ждем?

      – Да он… это…

      – Не мямли, как двоечник у доски.

      – По Вашему поведению. Сказал, что Вы, товарищ подполковник, часто выходили из блиндажа будто бы покурить, а на самом деле, наверно, с той стороны человека ждете.

      – Наблюдательный, – повторил подполковник. – Ну, хорошо, товарища старшего лейтенанта мы дождались. Больше нам здесь делать нечего. Прогревай, Коля, машину и поедем.

      Мартьянов сел на водительское место. Подполковник отвел старшего лейтенанта в сторонку.

      – Значит, и Мартьянов ничего не заметил. Это хорошо, аккуратно сработали. – Мельком глянул на часы и долгим взглядом на линию фронта, даже туловищем подался в ту сторону. – Как он там? А?

      – Будем надеяться, все хорошо…

      – Будем. – Помолчал и тихонько проговорил: – Не к лицу мне, коммунисту, такое говорить, но иногда, особенно если ребят выводим, помолиться за них хочется. Был бы верующим, помолился бы… – Снова глянул на часы и распорядился: – Пройди к лейтенанту, скажи, пусть снимает обеспечение. И пощупай его аккуратненько, что он думает о сегодняшнем мероприятии. И сразу обратно. Дел много, пора возвращаться, а путь не близкий. Да, еще один момент, Симахин вроде неплохой паренек, может пригодиться. Попроси лейтенанта от моего имени, пусть присмотрится к нему. Только не говори зачем.

      Когда старший лейтенант вернулся, подполковник вопросительно посмотрел на него.

      – Что лейтенант?

      – Считает, что разведгруппа ушла в поиск. Но ни состава, ни задач, естественно, не знает.

      – Это хорошо, – подполковник удовлетворенно кивнул.

      – И к солдату присмотрится.

      – Угу. Пусть присматривается. Поехали.

      – Ахтунг!

      В блиндаж вошел обер-лейтенант. Белокурый, высокий, стройный и даже элегантный, насколько можно быть элегантным на передовой. Его охрана, два автоматчика, в ладно пригнанной под стать командиру, форме, встала у двери, положив руки на шмайссеры.

      Фельдфебель доложил. Офицер повернулся к мальчику. Длинный, тонкий, крючком нос несколько портил его, однако делал лицо запоминающимся.

      – Paivaa, herra upseeri![2] – поздоровался мальчик.

      – А-а, Mikko, – узнал его обер-лейтенант и даже улыбнулся, – huomenta, herra Metsapuro! Здравствуй, господин Лесной Ручей. Все течешь? Даже зимой? – Немец немного говорил по-фински.

      – К родственникам хожу. Жить где-то надо.

      – Как на той стороне? – перешел немец на более знакомый ему русский. По-русски он говорил с акцентом, но слов не коверкал.

      – Голодно. Даже у тех, кто с огородом живет, с едой плохо. Власти оставили по 15 килограмм картошки на едока, а остальное приказали сдать в фонд обороны. Разве зиму с этими харчами переживешь? В городе совсем плохо, кошек и собак еще в прошлую зиму съели.

      – Сдаваться когда собираются?

      – Вроде бы совсем не собираются. Говорят, от голода, может, кто и уцелеет,

2

Здравствуйте, господин офицер (фин.).