Академик Ландау. Как мы жили. Воспоминания. Кора Ландау-Дробанцева

погиб! Сам Дау всегда говорил, что творческая смерть хуже физической!»

      – Так что Женя в большей опасности, чем Дау? Вы это хотите сказать?

      – Бросьте, Кора, придираться к словам. Мы просто все в отчаянии! Я пришла к вам за деньгами. Комитету физиков при больнице нужны деньги, и немалые.

      – У меня есть только тысяча рублей. Это все, что осталось после покупки новой «Волги».

      – И еще, Кора, мне следует вас отругать. Вы не должны были всовывать своего врача в консилиум, да еще через самого министра Курашова. Что вы понимаете во врачах? Вы поставили меня в нелепое положение, ведь в консилиуме я представляла вашего врача.

      – Леля, но ведь вы – патологоанатом. Что вам делать в консилиуме? Скажите, почему меня не пустили к Дау в больнице?

      – А вы ездили?

      – Ездила вчера утром, но меня просто взашей вытолкали вон!

      – Кора, я этого не знаю.

      Я была так счастлива, что это не была серьезная мозговая операция. В мозг, тем более в мозг Дау, не должна лезть рука человека. Кроме того, в мозговой коре нет гематомы! Но еще и сознания нет, опасность не миновала. Она надо мной висит и в любой момент может обрушиться и меня раздавить!

      А в это время в больнице врач Федоров не отходил от Дау в течение уже 96 часов, днем и ночью один на один со смертью, как в бою, без сна. Это был настоящий подвиг настоящего врача. Как могла Леля сравнивать себя с таким блестящим врачом, как С.Н.Федоров? Он один стоил всего консилиума. Как часто профессора медицины не умеют врачевать! Консилиум заседал, а врачевал только С.Н.Федоров.

      Между тем консилиум уже сообщил дежурным физикам: наступила клиническая смерть! (Это когда, введя мочевину, не дали внутрь воды.) На самом деле была смертельная агония. Прилет Кунца отодвинул агонию и спас от настоящей смерти. Моя благодарность Зденеку Кунцу безгранична.

      В институте у входа через каждые два часа на большом щите вывешивалась сводка состояния здоровья Ландау. Я все время бегала ее смотреть. Вдруг увидела – на белом плакате появились беспощадные три слова, написанные черной жирной краской: «Наступила клиническая смерть». Все головы повернулись ко мне, все взгляды впились в меня, все это вытолкнуло меня из института. В мозгу одна мысль: сейчас Гарик придет обедать, он увидит страшные черные слова.

      Подавая Гарику обед, спросила:

      – Ты шел мимо доски, что там написано о папе?

      – Мама, я не читаю. Все так смотрят на меня, я стараюсь поскорее уйти.

      В ночь на 10 января разорванные легкие отказались снабжать кислородом организм больного.

      Федоров мгновенно произвел трахеотомию, машина взяла на себя функцию дыхания.

      Это произошло в три часа ночи, а утром в 11 часов пришел в палату к Ландау Н.И.Гращенков на заседание консилиума «акамедиков». Увидев, что Ландау уже подключили дыхательную машину, он начал кричать на С.Н.Федорова:

      – Как вы осмелились подключить больному дыхательную машину без разрешения консилиума?

      – Если бы я этого не сделал ночью, консилиуму уже не пришлось бы заседать сегодня! –